Гуляете, значит? Ну-ну, чего ж не погулять: солнышко светит, птички поют…
Ну и взглядами Алка с Пшеничным обменялись, прямо кипятком друг в друга плеснули. Я бы в такой ненависти ни секунды существовать не могла. А им хоть бы что. Нормальная среда обитания.
— Интересно, электрическому скату после разряда плохо?
— Какому скату?
— Ну, такое плоское чудище с длинным хвостом-иглой.
— Что я, скатов не видел.
Видел. Поди, даже не в кино, а в море. Плыл в синюю бесконечность, а под ним, едва заметно шевеля черными плавниками-крыльями, парила смерть. НЕТ, я просто-напросто неблагодарное животное. Требую от жизни глубокого, прозрачного, как море, счастья. И не умею довольствоваться мелковатым, мутноватым, как лужица на асфальте, счастьем. А ведь лужа — это весна, и в ней тоже нет-нет, да и блеснет солнце.
— Пшеничный, давай зайдем к Ларе.
— Рехнулась? Чего я у нее позабыл?
— Понимаешь, я пообещала ей, что если куда-нибудь с тобой пойду, то мы обязательно зайдем за ней.
— По-моему у вас там с Ларисками какие-то извращенные игры: одна меня в пыльный ковер засаживает подслушивать, другая записками забросала, в которых учит меня жить. Вы что все три на головку упали?
ГОСПОДИ! Ларуська отсылала ему выдержки из нашего дневника!!! Ну, поделом нам тот концерт, который ее мамочка устроила!
— Понимаешь, Пшеничный, мы все как будто несемся в космической пустоте — каждый сам по себе. И если кому-то удается притянуть к себе друга, ему становится рас-чу-десно! Но тут же к нему тянутся жадные руки и стараются вырвать с мясом друга для себя. Между прочим, тому, кого тянут, тоже очень больно. Я вот все думаю, почему нельзя дружить так же легко, как шлепать по лужам?
— В гробу я видал вашу с Ларисками дружбу. В белых тапочках.
— Зря ты так. Мы же новое поколение. Скоро мы станем самыми главными на Земле. Не можем же мы жить так же, как тысячи поколений до нас. Мы должны создать новые отношения между людьми. Неужели ты этого не чувствуешь?
— Ну, ты даешь! Ой, не могу, держите меня, — вот шагает человек будущего! Эй, люди, расступитесь, не видите, что ли, кто идет?!
— Кончай.
— Ладно. Кроме трепа. Сегодня мы к твоей Ларке зайдем, но больше я к ней ни ногой.
Три— четыре: шепотом про себя троекратное ура! Я выполнила обещание, данное Лариске. Три-четыре: шепотом про себя -ну и дура! Навсегда потеряла Пшеничного.
— Чтой-то ты больно поздно со школы своей возвращаешься?
— Ой, бабушка, не приставай, дежурила.
— К тебе приходил твой мальчик, по урокам ему чтой-то надо было.
— Что значит «мой мальчик»?
— Не притворяйся. Который тебе все звонит. Беленький такой, глазки синенькие и реснички как у девочки.
— Это не мой мальчик.
— А к кому ж он ходит? Ко мне? Мальчик-то, видать, из культурной семьи, одет чистенько. И на личико — ну просто херувимчик.
Ой, не могу, «херувимчик»! Бабушка обзовет человека — хоть стой, хоть падай.
— Бабушка, хочешь, я в магазин сбегаю?
— Не подлизывайся, ничего в телефон врать не буду. И чего нос-то воротить? Кабы парень плохой был, а то звонит, об уроках беспокоится.
— Ну, бабу-усенька, пожалуйста…
— Вот мать сегодня из Риги с пальтом приедет, все расскажу про твои художества.
Скорей бы мама приехала, хоть одним глазком посмотреть, какое ей в Риге пальто сошьют. Даже цвет не могу себе представить: сиреневое? малиновое? бордо?
— Бабушка, телефон!
— Тебе звонют, ты и отвечай.
Подумаешь, вредная какая! Как на папу ябедничать — это она может. А как по телефону за меня ответить — нет.
— Алле?
— Это ты? Хорошо, что я тебя застала. Слушай, сходим со мной в Выборгскую библиотеку, мне нужно тебе кое-что сказать.
Зачем я Ларке? Наверняка спросит. Встречалась ли я с Пшеничным без нее. Опять начнет меня мурыжить, как с Ларуськой. А бабушка права, врать противно.
— Сейчас. Только оденусь.
— Жду около твоего дома.
— Угу.
Все из— за бабушки. Не могла подойти, сказать, что меня нет.
— Бабушка, я в библиотеку.
— На голодный желудок какая может быть свиданка? Без супу не пущу! Нако-вот, я уже налила.
Смешно, она думает, что я с Пшеничным иду. Представляю, что она скажет, если он позвонит.
— Платок не забудь, нос потечет, вытереть нечем будет. И после семи не возвращайся: мать приедет, покрывать тебя не стану.
Зачем все-таки меня Лариска вызвала? Почему не могла сказать все в школе? Зачем зовет именно к дому Пшеничного?
— Хелло, что так долго? Я ждала-ждала, аж закоченела. Жуткая погода, правда? Того гляди дождь со снегом пойдет.
— Угу. Меня бабушка обедать заставила. Что ты такое толстенное читаешь?
— Бальзака.
— Ого, я его только два романа осилила.
— Ну что ты, Бальзак — это же такая классика. У него чуть ли не сто книг написано. Я решила начать с первого тома и все прочесть. Ты со мной наверх поднимешься?
— Не-а, лень раздеваться… На улице подожду.
— Ладно, я на пять минут: третий-четвертый том хватаю и сюда.
Надо же до чего Ларка волевой человек: решила всю классику прочесть и прочтет. Не то, что я, размазня.
Ой, в кучах еще снег сохранился, а на асфальте уже чисто. Бедняжка снег, съест тебя дождь. Ничего не поделаешь, закон природы. Хочешь, отобью от тебя глыбину и покатаю напоследок на каменных ступенях? Здорово ты за зиму спрессовался, даже каблуком не отбить. Хоть скачи на тебе — оп! — оп! — ага! Кусок отвалился! Сейчас мы тебя, глыбища, наверх сволочем. Та-ак! По-ехали! Хороша горка? А ну, еще разок хочешь? Веселись, снежок, скоро весна!
— Ты чего делаешь?
— Снег катаю.
— В детство ударилась?
— Почему? Просто у него был такой грустный вид… Никому же не хочется умирать.
— Куда ты грязный ком поволокла?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186