Легли в углу, я втрое заплатил - нам дали, чем укрыться. Лузай ворчал:
- Как псы!
А я сказал:
- Молчи!
И он молчал. Потом заснул. А я не спал. Да и не мудрено! У нас в конюшне чище, чем у них в харчевне. Да и в конюшне ночью тихо и темно. А здесь и свет горел, и пили, веселились - там, у огня, - а по углам уже лежали, спали. И кто-то ползал между спящими, икал. Подполз ко мне. Я затаился. Он раз толкнул меня, второй...
А после вынул нож, стал подрезать мой кошель...
И тут я и схватил его! И руку ему вывернул! Пнул сапогом! Он завизжал, вскочил и кинулся к огню. Там засмеялись. Хозяин погрозил ему, сказал:
- Нехорошо это!
Тать закивал и низко-низко поклонился.
- Пшел вон! - велел ему хозяин.
Тать ушел. И они снова пили, веселились. А я лежал, мне было хорошо в такой-то вот грязи! Быть может, это оттого, что я и вправду никакой не ярл, а смердов сын? И, может, не ходить мне тогда к Хальдеру? Зачем?! Что у него спрашивать? И так ведь все понятно! И так я думал, сомневался...
И заснул. Когда проснулся, было уже утро. Лузай сидел возле жаровни, завтракал. И был уже довольно пьян, и вел себя развязно. Холоп, подумал я, но промолчал, а подошел и тоже сел к жаровне. Ел - не спешил, пил - и не допивал. Лузай, заметив, что я зол, молчал, только покашливал. Когда пришло время платить, то оказалось, что мы должны целых одиннадцать диргемов. Я удивился. А хозяин объяснил:
- Твой друг здесь многих угощал. Пока ты спал.
Лузай кивнул - да, это так. Я брови свел, сказал:
- Ну! Я не знаю, хватит ли теперь.
И расстегнул кошель, и долго рылся в нем, вздыхал, и доставал монету за монетой...
И расплатился. Встал, сказал:
- Да! Этак мы... Ладно, пойдем!
Мы вышли из харчевни. А там я взял Лузая за грудки, привлек его к себе и зло спросил:
- Кто я?
- Ты - Айга, - он ответил.
- А Айга кто?
- Йонс.
- Бедный йонс! - гневно добавил я. - И нет у меня больше денег! Понял?!
Лузай кивнул. Я отпустил его, сказал:
- Пошли!
Дальше пошли. Я вел его на пристань. Лузай вздыхал и морщился. Он знал, что его ждет! Еще в Жадных Песках я говорил ему:
- Да, я богат! И что с того? Ведь Гортиг - это Гортиг! Там нужно быть настороже и никому ни в чем не признаваться, а только лгать, лгать, лгать! Понял меня?!
Он говорил тогда, что понял. А вот... Холоп и есть холоп! Холопы вечно тянутся к беспечной, сытой жизни. А ярл - он всегда ярл, даже в отрепьях. Но ярл ли я?!
Мы шли вдоль пристани. Там было мало кораблей - лето кончалось, приближались холода, рабов давно уже не подвозили. Я подходил и спрашивал, идет ли кто-нибудь на север. Мне отвечали: нет, нет, нет. Лузай ворчал:
- А заплати - любой пойдет.
- Любой, - я соглашался. - Но я хочу не только выйти в море, но и попасть туда, куда хочу!
И дальше шли. Так мы прошли почти всю пристань. Лузай не выдержал, спросил:
- А если никого не будет, что тогда?
- Тогда, - ответил я, - дождемся холодов и двинемся по льду, когда море замерзнет.
- Ого!
- Вот и "ого"!
И я бы так и поступил, Лузай об этом знал. Но тут...
Тут я уже в который раз спросил:
- На север?
- Да, - ответил йонс, который сидел возле сходней.
- А нас возьмете?
- Нет.
- А позови-ка мне кормчего.
- Он тоже не возьмет.
- А ты не поленись! - и я взялся за меч.
Йонс нехотя встал и окликнул:
- Хозяин!
Хозяин был на корабле. Он, видно, только что проснулся. Поднялся, перегнулся через борт, спросил:
- Чего тебе?
- Хочу уйти на север.
- Ну и иди.
- Но я хочу уйти вместе с тобой. На твоем корабле.
- Со мной и без тебя людей достаточно.
- А если вдруг тебе двоих не хватит?
- Хватит!
- А ты их вызови. Я посмотрю на них. И мой товарищ тоже очень хочет на них посмотреть. Ведь хочешь, да?
- Хочу! - сказал Лузай и даже засмеялся.
И кормчий тоже враз повеселел и, потирая руки, спросил:
- А вы на каких хотите посмотреть?
- На самых лучших!
- Это дело!.. Леп, Гурн, сюда!
И показались Леп и Гурн. И показались прочие. Да и по берегу стали сходиться любопытные. А мы с Лузаем отошли немного в сторону и встали там, и изготовились. Сошли по сходням Леп и Гурн, и тоже изготовились. Кормчий сошел, сошли его дружинники. И обступили нас на должном расстоянии. Кормчий спросил:
- Как вас зовут?
А я сказал:
- Потом, в море узнаешь.
- А вы разве дойдете до него?
- А что тут доходить?! И двадцати шагов не будет. Так что, пошли?!
- Пошли! - сказал Лузай.
И мы пошли на них! И...
Да! Это и вправду были лучшие! И Леп рубился хорошо, и Гурн. И все, стоявшие вокруг, кричали:
- Бей безымянных! Бей!
А безымянным лечь - это, у них так говорят, хуже всего. Безымянных нельзя поднимать, безымянные так и лежат на земле, пока их чайки или крабы не сожрут...
Но мы дошли до моря, да! Сперва Лузай дошел, потом и я. Я очень гневен был и потому долго не мог сразить врага, а все теснил его, теснил, в воду загнал...
И только там уже достал! А после окунул меч в прибрежную пену, вымыл его, утер, в ножны вложил, а уж потом только сказал:
- Я - Айга, пришлый йонс.
- А я - Гуннард Медный Язык, - ответил кормчий. - Вот мой корабль. Всходи! И ты, Лузай, всходи!
И мы взошли. И пировали с ними. Но уже в полдень сели к веслам. Гуннард командовал:
- Р-раз! Р-раз! - и мы гребли.
Уключины скрипели, хлопал парус. Волны толкались в борт, шипели. Ветер свистел...
И выл Хвакир! Я это очень ясно слышал. Когда волна подбрасывала нас и становился виден берег, я привставал, смотрел...
Но пса не видел - только слышал: он выл и выл и выл. Так воют только по покойникам. Бр-р, гадко как!
Лузай же ничего не слышал. Лузай был весел, говорил:
- А ты был прав! Все хорошо.
- Р-раз! - командовал Гуннард. - Р-раз! Р-раз!
А вечером убрали парус, заложили весла, поели солонины, выпили вина и все заснули.
1 2 3 4 5