Скифы распевали свои буйные песни, а на византийском берегу никто не осмеливался даже улыбнуться, солдаты со страхом наблюдали за приготовлениями противника. Цимисхий молчал, погруженный в свои думы. Просьба о помощи дошла до Константинополя как раз в тот момент, когда финансовые затруднения вынудили императора сократить численность резервной армии, а также запасы провианта и оружия. Все чаще женщины выходили на улицы, чтобы выразить свой протест против новых налогов и роста цен. Вот тогда-то император Никифор, вспомнив об удаче на ипподроме, решил использовать против скифов греческий огонь, прежде применявшийся только в морских сражениях. Смертоносное оружие погрузили на возы и, укрыв его большими полотнищами — чтобы никакой лазутчик не мог догадаться, что это такое, и оповестить врага, -отправили к берегам Дуная.Император сам решил явиться к месту военных действий, чтобы лично руководить предстоящей операцией. Взял он с собой и супругу, надеясь, вероятно, что, когда она увидит его в ратных доспехах, в ней снова проснется если и не любовь, с которой она встретила его тогда, ночью, после возвращения с победой, то хотя бы вполне, на его взгляд, заслуженное уважение.
Жизнь в военном лагере на берегу Дуная, которая молодой императрице рисовалась как приятный отдых от официальных церемоний при дворе, сразу же обнаружила свои отрицательные стороны. Прогулки пришлось отменить из-за града больших камней, которыми скифские катапульты постоянно осыпали византийский лагерь, и Феофано пришлось прятаться в палатке императора, разбитой на невысоком холме, куда камни не долетали. Здесь Никифор разрабатывал план обороны, которая должна была обернуться смертельной западней для нападающей стороны благодаря доставленному сюда в великой тайне греческому огню. Все это не представляло никакого интереса для Феофано, и ее жизнь в военном лагере, прежде рисовавшаяся ей волнующим приключением, становилась такой же скучной, как пиры и бесконечные дискуссии, в которых ей приходилось участвовать всякий раз, когда к византийскому двору являлись послы соседних стран. Разговоры, одни разговоры, не имевшие для нее никакого смысла. Но на второй день ее удивленный взгляд остановился на молодом стратиге Цимисхии, таком же светловолосом и черноглазом, как Константин Сириатос, и все ее тело затрепетало от прилива бурной страсти. В отличие от Константина, Цимисхий был героем, чье имя окружал ореол легендарной славы, человеком, отважные действия которого позволяли византийскому войску сдерживать натиск превосходящего числом противника и отражать его беспорядочные атаки. Феофано сразу же почувствовала, сколько в этом баловне фортуны силы, здоровья и красоты. Так на глазах ни о чем не подозревавшего Никифора вспыхнула новая страсть императрицы.На третью ночь после прибытия императора скифы предприняли попытку переправиться через Дунай под покровом темноты, чтобы в какой-то мере обезопасить себя от атак византийской конницы. Выкрасив в черный цвет пики и металлическое снаряжение, чтобы оно слилось с чернотой ночи, скифы погрузились на плоты и без шума начали переправу, отдаваясь на волю течения и лишь слегка помогая себе веслами. Но они не ведали о метательных машинах, которые были спрятаны в зарослях ивняка: несмотря на всю осторожность скифов, византийские часовые своевременно подняли тревогу: огненные ядра были выпущены по плотам прежде, чем скифы успели ступить на берег.И на этот раз византийцы продемонстрировали всю губительную силу греческого огня. Пылающие ядра вылетали одно за другим из метательных машин и, разрывая ночную темень, неслись по реке и взрывались на скифских плотах, превращая их в плавучие костры. Феофано наблюдала за этим зрелищем с вершины холма, где находилась императорская палатка; даже туда доносился с реки запах горелого мяса. Тех немногих скифов, которые успели высадиться на византийский берег, пронзали стрелами и сбрасывали в воду лучники Цимисхия; сам он носился по берегу на коне, воодушевляя своих солдат личным примером и участвуя в жестоких схватках с врагами.Всю ночь Феофано с трепетом наблюдала это апокалипсическое зрелище, восхищаясь подвигами молодого стратига. Наконец, привлеченная терпким запахом крови и видом усеявших берег обугленных тел, она, презрев опасность, сбежала вниз, чтобы разглядеть все получше, но не выдержала и, лишившись чувств, упала на землю, под колеса повозок и копыта лошадей. Цимисхий, несмотря на рану в плече, подхватил Феофано на седло и довез ее до своей палатки, разбитой неподалеку от палатки императора и укрытой густыми зарослями ивняка. Открыв глаза, Феофано увидела перед собой юное гордое лицо, черные глаза и длинные золотистые волосы. Она протянула руку, чтобы погладить воина, но, сумев побороть нахлынувшее желание, только притянула его к себе, чтобы прижаться губами к губам юноши и шепнуть, что готова познать с ним все грехи мира. Цимисхий был удивлен и напуган такой неожиданной пылкостью и сказал, что предпочитает познать эти грехи в другое, более подходящее время и в другом месте, чем еще больше разжег страсть Феофано.Еще до наступления утра оставшиеся в живых скифы были отброшены за реку, их плоты уничтожены, а биваки сожжены греческим огнем. Опьяненный победой, Никифор Фока решил временно остаться на берегу Дуная, а раненого Цимисхия, по-видимому, из опасения, как бы стратигу не приписали все заслуги в этой победе, отправить в Константинополь. Феофано же решила, воспользовавшись случаем, вернуться в столицу вместе с кортежем молодого стратига.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64