В шестнадцать лет Леонтию Мануилу удалось наняться простым матросом на один из таких дромонов, отправлявшихся вместе с другими судами к острову Крит, ставшему перевалочной базой пиратов в их набегах на Средиземном море. Леонтий Мануил был пылким, неопытным юношей, почти мальчишкой, который приходил в восторг при виде этих мощных морских чудовищ, способных выплевывать из своих бронзовых пастей смертоносные ядра греческого огня, испепелявшие корабли персов и сарацин. К сожалению, этой экспедиции было суждено потерпеть поражение из-за нехватки наземных снарядов. И злой рок этого неудачного военного предприятия самым зловещим образом совпал с несчастливой судьбой восторженного морячка из Гераклии.На рассвете, в первый же день боя, пока византийские метальщики забивали стволы сифонов снарядами греческого огня для стрельбы по приближающемуся сарацинскому флоту, юный Леонтий Мануил, бросив последнюю лопату угля под кипящий котел, схватился левой рукой за трос для крепления мачты, пытаясь удержаться в равновесии на палубе. И все последующие годы память Леонтия Мануила неуклонно возвращала его к тому роковому мгновению в его жизни, когда неожиданный порыв ветра надул парус и канатом, крепящим шкот, ему оторвало кисть руки, оставив на ее месте кровоточащий обрубок. Пытаясь остановить кровь, которая била фонтаном из перерезанной вены, Леонтий Мануил плакал, как ребенок, и продолжал плакать до тех пор, пока вместе со слезами не остановилась и кровь. Леонтий Мануил возвращался домой на обращенном в бегство дромоне в отчаянно угнетенном состоянии духа. Пока его товарищ посыпал рану серным порошком, молодой моряк, бледный от потери крови и совершенно обессиленный, забыв о физической боли, погрузился в страдания еще более глубокие, понимая, что этот случай положил конец всем его надеждам и мечтам о море, которым, очевидно, не благоприятствовали звезды так же, как и сражению, проигранному у острова Крит.
Вернувшись в Константинополь, Леонтий Мануил получил в качестве компенсации за увечье работу в аптеке Большого Дворца, где готовились мази, отвары, настои из трав, благовония для членов императорской семьи и придворных. Он стал евнухом — еще одно увечье и новое страдание. Только при этом условии он мог получить место в аптеке. После недолгого периода ученичества он преуспел в составлении новых благовоний и лекарств и даже изобрел цветные дымы, которые вместе с искусственными огнями развлекали императорский двор в холодные зимние дни и принесли ему, всего лишь год спустя, титул нимфистиария, дававший право носить льняную тунику, шелковый плащ и присутствовать при купании юной императрицы Феофано. Но казалось, Леонтия преследует злой рок, не только помешавший его так счастливо начавшейся карьере придворного парфюмера, но и подвергнувший опасности его жизнь. Приготовленный им краситель для незаконной дочери Романа II Лакапина, прекрасной и взбалмошной шестнадцатилетней Готриды, решившей перекрасить свои белокурые волосы в черный цвет, вызвал у девушки эпилептические припадки, а месяц спустя она скончалась в страшных мучениях.Леонтию Мануилу был вынесен смертный приговор, хотя злые языки утверждали, будто яд в приготовленный им краситель добавила прислужница Феофано, которая ревновала к прекрасной Готриде. Неожиданно вмешавшийся евнух Бринга выхлопотал для парфюмера из Гераклии редкую привилегию — самому выбрать, какой смертью ему умереть. Тем самым он избежал обязательных пыток и истязаний, которым подвергались покушавшиеся на жизнь членов семьи или близких родственников императора. Леонтию Мануилу хватило ума выбрать ту же смерть, от которой погибла бедная Готрида: он решился использовать тот же краситель, пережить те же эпилептические припадки и умереть в таких же мучениях, что и девушка. По просьбе Феофано, желавшей положить конец слухам, что именно она виновница смерти своей падчерицы, и понимавшей, что краска, приготовленная Мануилом, не окажет на него того же действия, что на несчастную Готриду, Леонтию Мануилу была предоставлена возможность спасти свою жизнь, если он согласится после смерти старого оружейных дел мастера занять его место в оружейной мастерской.Леонтий Мануил не сразу дал согласие на пожизненное заключение в оружейной мастерской. А затем поставил условие, чтобы в стене с западной стороны была проделана маленькая дырочка, через которую он мог бы наблюдать из своей комнаты в мастерской закат солнца над Босфором. Если бы для него проделали это маленькое отверстие, позволявшее ему присутствовать при самом красивом зрелище на свете, Леонтий Мануил был бы вполне счастлив и согласился бы послужить императорскому флоту, хотя и не тем способом, о котором мечтал.Леонтий Мануил письменно изложил свою просьбу императору— таков был порядок подачи прошений о помиловании. На многих страницах рассказывал Леонтий о своей жизни, детских и юношеских мечтах о море, когда он еще жил в Гераклии, описал приключившийся с ним несчастный случай на дромоне во время битвы при Крите и свое отчаяние, поведал о своей столь успешно начавшейся карьере парфюмера и ее бесславном завершении после роковой случайности с красителем и смерти прекрасной Готриды. В конце послания он писал, что готов на пожизненное заточение в мастерской и будет честно и старательно выполнять свой долг, но просит лишь об одной милости — о маленьком смотровом отверстии в стене своей комнаты. Вероятно, доброе сердце Романа II тронул этот страстный и патетический рассказ. Он сразу принял условие, поставленное Леонтием Мануилом, хотя придворные геометры доложили ему о трудностях, связанных с пробиванием отверстия в стене толщиной в 12 футов и сложенной не из обычного известняка, как большинство строений в Константинополе, а из массивных гранитных плит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64