, накинул на плечи плащ, украшенный золотым шитьем, и снял со стены хлыст, который держал на видном месте, но брал с собой лишь для участия в торжественных парадах и шествиях. Этериарх был не слишком искушен в придворном этикете, и потому, когда перед ним вновь предстали два евнуха из вестиария, он спросил у них, следует ли ему взять с собой хлыст.— При частной беседе символы власти не полагаются, — последовал ответ.Нимий Никет снова повесил на стену свой хлыст с золотой ручкой, после чего евнухи обыскали его, как то предписывал дворцовый устав, чтобы удостовериться, нет ли при нем оружия.Феофано принимала этериарха в вестибуле [20] Вестибул — площадка перед домом, передняя в доме между входом и атрием.

маленького консистория [21] Консисторий — прихожая; тайный императорский совет преимущественно по вопросам законодательства.

при трибунале. Место довольно неожиданное, но тем самым, может быть, и более скрытое от глаз любопытных придворных.Два евнуха из вестиария ввели его в маленькую я совершенно пустую комнату без окон, а затем, пятясь, отошли назад, сделали глубокий поклон и удалились, прикрыв дверь. Феофано сидела в кресле, черный бархат которого резко контрастировал с пурпурным цветом ее шелковой туники и белым плащом, расшитым золотыми павлинами. Она сидела совершенно неподвижно, словно статуя, в то время как этериарх преклонил колени, чтобы поцеловать ступни ее ног, скрытых длинной туникой, ниспадавшей до самой земли. Нимий Никет, сириец по национальности, честный и решительный воин, не разбирался в тонкостях этикета. Какое-то мгновение он колебался, не зная, следует ли ему приподнять край туники, чтобы поцеловать ступни регентши, но потом решил, что тонкая шелковая ткань не может помешать ритуальному значению поцелуя. Однако едва он успел приблизить губы к краю туники, как Феофано неожиданным жестом отдернула легкий пурпурный шелк, открыв не только крошечные туфельки, расшитые жемчугом и кораллами, но и свои сверкающие мраморной белизной ноги до самых колен, тем самым повергнув молодого сирийца в священный ужас. Он вновь приблизил губы к туфелькам регентши и застыл в неподвижности, не решаясь поднять взгляд выше щиколоток. Наконец Феофано протянула руку и, схватив его за кудрявую прядь волос, заставила встать с колен.Едва вступив в эту комнатку, прилегающую к маленькому консисторию, этериарх понял, что их беседа будет неофициальной, но поведение регентши, такое неожиданное, такое раскованное и бесцеремонное, свободное от условностей, экстравагантное и вызывающее, привело его в замешательство и насторожило. Так он и стоял в растерянности, а Феофано, одернув подол туники, едва заметно улыбнулась скорее своим мыслям, чем собеседнику, и обратилась к нему с вопросом:— Что происходит в Константинополе, что происходит во Дворце, что происходит вокруг меня? Какие интриги плетут придворные, чиновники, евнухи и военные? Можете вы откровенно ответить вашей государыне?Этериарх смотрел на Феофано со все возрастающим беспокойством, пытаясь выиграть время.— Я откровенно отвечу на любые вопросы, которые слетят с ваших уст и достигнут моих ушей, Возлюбленная Госпожа,Феофано лишь слегка улыбнулась неуклюжему комплименту своего собеседника, а затем переменила тон, и ее голос стал таким резким и пронзительным, что этериарху показалось, будто он видит воочию, как ее слова со свистом рассекают неподвижный воздух маленького вестибула.— Что вы пообещали магистру Иоанну Бринге?Этериарх не раз слышал, что при дворе единственным спасением из затруднительного положения является ложь. Ложь обезоруживает собеседника и сбивает с толку, особенно если он хочет вам навредить. Но теперь, услышав этот прямой и откровенный вопрос, этериарх прикинул в уме все за и против и пришел к выводу, что регентша просто ищет его помощи и поддержки и что, солгав, он наверняка рискует больше, чем если скажет правду. А потому, решил он, лучше сказать правду как она есть, без обиняков и недомолвок.— Магистр хотел знать, послушаются ли солдаты дворцовой гвардии моего приказа в том случае, если нужно будет арестовать стратига Никифора Фоку, который приближается к столице во главе своего войска.— И что вы ему ответили?Этериарх с некоторым беспокойством заметил, что Феофано вновь восстановила между ними дистанцию, отбросив тот доверительный и несколько игривый тон, с которого начинался их разговор.— Я ответил, что мои солдаты выполнят любой мой приказ.— И конечно, пообещали выполнить любой приказ евнуха Бринги?На этот раз Феофано произнесла имя Бринги с некоторым оттенком презрения, назвав его просто евнухом. Но этериарх снова решил сказать правду.— Я ответил, что выполню его приказ, Моя Госпожа.Феофано несколько мгновений молчала, а затем вновь заговорила, и тон ее показался этериарху вкрадчивым и одновременно угрожающим.— Тогда знайте, мой верный этериарх, что бы ни произошло, вы будете получать приказы от магистра Иоанна Бринги, но выполнять только мои. А теперь я хочу спросить вас вот о чем. Как вам нравится лицо евнуха Бринги? Я имею в виду, внушает ли оно вам доверие?Это был странный и неожиданный вопрос, на который этериарх предпочел бы не отвечать. В какой-то момент он даже испугался, что вообще не сможет больше выдержать этот допрос, так как от волнения у него пересохло во рту и путались мысли. И вновь он заподозрил в вопросе подвох.— Я не умею, Моя Прекрасная Госпожа, судить о людях по их лицам.— Я и не прошу вас судить о евнухе, а лишь сказать мне, внушает ли вам доверие его лицо.— На его лице я не могу прочитать ни мыслей, ни чувств, а потому оно приводит меня в замешательство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64