Что ж, все правильно. Реверанс Зиллера в адрес Эйнштейна натолкнул меня на интересную мысль. Я расскажу историю о науке. В конце концов, наука – это то, что я знаю лучше всего. Но я не стану обсуждать программу космических исследований «Аполлон» или сообщать слушателям о моих собственных экспериментах, касающихся свойств нестабильного состояния ионов. Нет, я расскажу о странных кварках и «абсолютном нигде» – последних научных концепциях, которые отличает яркая поэтическая искра, способная заинтересовать слушателей. Превосходное решение. Однако когда я вышел на середину комнаты, гашиш и вино – я так думаю! – одержали победу, и мой разум полностью освободился от совершенно другого груза. Который я вывалил на моих товарищей.
История Маркса Марвеллоса
Мое балтиморское детство состояло из кирпичей. Кирпичи. Сплошные кирпичи. Кирпичи на кирпичах. Здесь, на северо-западе Тихоокеанского побережья, все построено из древесины. В Балтиморе для строительства везде использовался только кирпич. Мои детские воспоминания полны видений кирпичных домов, тянущихся рядами вдоль кирпичных мостовых. Кирпичные закаты, кирпичные пикники, кирпичные газеты, доставляемые морозным кирпичным утром. Повсюду один и тот же цвет бекона и запекшейся крови – это кирпичи. Я жил в кирпичных домах, ходил в кирпичные школы, покупал плитки «сникерсов» в кирпичных кондитерских, ходил в кирпичные кинотеатры смотреть фильмы с участием Джина Отри и играл в лакросс на кирпичных игровых площадках за кирпичными стенами. Деревянными были лишь иеркви. Протестантские церкви, кстати сказать. Первая церковь, в которую я начал ходить, возвышалась на Чесапикских холмах и представляла собой белое каркасное сооружение. Точно в такую же наша семья стала ходить, когда мы перебрались ближе к городу. Когда я задумываюсь об этом, мне никак не удается припомнить хотя бы одну кирпичную протестантскую церковь в Мэриленде, но, как мне кажется, хотя бы одна такая там все же должна найтись. Все прочее было построено из кирпича, а вот церкви – деревянные. Казалось, будто для всего мирского годился исключительно кирпич, однако когда дело доходило до спасения души, то балтиморским протестантам требовался храм божий из дерева. Католики подобных разграничений не требовали – и для молитв, и для стяжания богатств земных одинаково хорошо подходил кирпич.
В портовой части Балтимора находился сложенный из кирпичей кабачок. Назывался он «Большой Б». Б – это, наверное, Балтимор. Лучше бы его назвали «Диззи Дин». Завсегдатаи кабачка боготворили футболиста Диззи Дина. Обожали, несмотря на то что он играл за «Сент-Луис кардиналз» и никогда не играл в Балтиморе. Тамошний бармен скупил все подачи Диззи Дина и переплавил их в свечи. День, когда Диззи участвовал в двух матчах своей команды и выигрывал, обрамлялся в углу кабачка только что сорванными васильками вокруг его головы и ног, а аплодисменты развевались вокруг него, как флаги.
В юности мой отец подолгу засиживался в этом кабачке. Он пил эль «Ред топ» и лакомился – в зависимости от времени года – то восхитительными чесапикскими крабами, то не менее изумительными чесапикскими же устрицами. При этом он болтал с другими завсегдатаями о Диззи Дине. Это было славное, счастливое времяпрепровождение, пусть даже иногда он сильно напивался и впадал в меланхолию.
Женитьба на моей матери положила коней его посещениям портового кабачка, подобно тому, как сломанная во время матча нога Диззи Дина положила конец его блестящей спортивной карьере. Моя матушка считала алкоголь в любой его разновидности спермой сатаны, и хотя я здорово сомневаюсь в том, что отец разделял ее чувства, все же он не осмеливался возражать супруге. В общем, он вынужден был дать зарок и покорно следовать за путеводной звездой веры.
Понимаете, моя матушка являла собой олицетворение религиозного фундаментализма. Баптистская вера служила ей одновременно и шитом, и мечом, благодаря которым она энергично вторгалась в жизнь, решительно отвергая все и вся, что пыталось ей противостоять. Она была несокрушима в своей праведности, и мы об этом ни на секунду не забывали. В те мгновения, когда матушка не сидела, уткнувшись в Библию или журнал воскресной школы, она вела душеспасительные беседы. Готов поспорить, Бог был на ее стороне. Она говорила о Господе своем Иисусе так, словно они друзья детства. Когда же она заводила разговоры о преподобном Билли Грэме, я испытывал неловкость за собственного отца, как будто он был настоящим рогоносцем.
По мнению матери, все было предельно просто. Либо ты веришь Библии – каждому слову, от начала и до конца, – либо нет. Если веришь, то относишься к числу Богоизбранных и получишь неплохие дивиденды в Вечности. Если нет, то ты заблудшая душа. Мой отец не хотел быть заблудшей душой – не хотел более, чем кто-либо другой, – и поэтому шел на поводу у матери, по-своему, спокойно, зашитая ее взгляды, хотя я подозреваю, что вечности в раю он предпочел бы часик в обществе своих приятелей-собутыльников, завсегдатаев кабачка и страстных почитателей Диззи Дина.
Что касается меня, то я всем этим был жутко напуган. Всемогущество Господа ошеломляло меня, заставляло чувствовать себя ненужным, виноватым и неприкаянным. Я не отвергал свою баптистскую подготовку и даже нисколько не усомнился в ней. Однако я страстно желал облегчения, желал хотя бы раз получить возможность открыть шкатулку своего «Я» и сделать так, чтобы Бог своими голубыми глазами этого не увидел. Меня ужасно огорчало Его постоянное вторжение в мою частную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141