Часто плакал. Если чего-то хотелось, терпеливо ждал, просительно заглядывая взрослым в глаза. Не любил себя за это, да что толку.Мне казалось, я никогда не стану смелее.
До переезда на Тринадцатый мы жили у бабушки в Сулажгоре. Городской микрорайон этот больше смахивал на деревню. Бревенчатый бабушкин дом – «хоромы», как уважительно величали домашние, – стоял на горушке. У неё и хозяйство деревенское: кролики, курицы. За домом – огородище: с картошкой, морковкой, редиской, укропом, лучком.Из сверстников по соседству – мальчишка на год младше. Мы с ним всё мечтали найти клад и купить гору «петушков». На поиски отправлялись к автобусным остановкам, забирались под деревянный настил, искали оброненные монетки.Сквозь щели в досках дневной свет еле пробивается. Подолгу кряхтим, ползая в тесном пыльном пространстве. Если народ ходит по остановке, затаимся, чтобы не выдать себя. (Доски прогибаются над головой, песок сверху сыплется – лежим, не дышим.) Добыча бывала разной. Сразу после зимы, когда таял снег, мы собирали мелочи по целой горсти. Полная жменя копеечек, трёхкопеечек, пятачков. Выбираешься оттуда грязный, как чёрт, и довольный, если нашёл. Считать не умели, и все монетки кучкой относили в магазин в обмен на леденцы. Эти остановки служили нам копилочками. Как-то раз нам страшно повезло: у самого магазина, в траве, мы нашли мокрую красную денежку с портретом дедушки Ленина. Разделили по-честному: одну половинку я оторвал ему, вторую взял себе. Тратить сразу не стали, решили копить на велосипед…Каждое лето к бабушке на каникулы приезжал мой двоюродный брат в нарядной плюшевой кепке. Он был старше меня на два года, но важничал на все четыре. Со мной совсем не играл. Я невольно тянулся к нему, он знай посмеивался:– Тюля!Однажды брат взял из кладовки дедушкины инструменты, старую газету, с кухни – нож и унёс всё в сарай. Слышу, что-то мастерит: пилит, стругает. Пытаюсь приблизиться – шикает. Закончил работу, выносит из сарая непонятную хрупкую конструкцию из реечек, обтянутых газетой, с длинным расщеплённым хвостом-мочалкой из лыка. Теряюсь в догадках: что это? Идёт на пустырь. Я – поодаль, следом. Разбегается, подняв вверх таинственный аппарат, и внезапно… тот, словно живой… взмывает в воздух! Управляя длинной нитью, брат то отпускает его в свободный полёт, то придерживает, подтягивая к земле. Издали смотрю, как в вышине планирует причудливый прямоугольник, как взбирается он в небо по невидимым ступеням.Длинный хвост с бантиком на конце красиво вьётся по воздуху.
Мне тоже хотелось так бежать, удерживая шнур…Навстречу ветру!
В августе брат засобирался в свою Кандалакшу… говнялакшу. Едва дождавшись, когда за ним хлопнет калитка, я кинулся в сарай… Чудо-крыла нигде не было! Обыскал каждый уголок и вдруг… наткнулся… на брошенные обломки… растерзанной птицы.Себя было жалко. Слёзы стояли в глазах.Мечта запустить в небо воздушного змея с тех пор не отпускала меня, преследуя даже во сне. * * * В город, на Тринадцатый, мы переехали, когда мне исполнилось шесть лет.Квартиру нам выделили в деревянном двухэтажном доме по шоссе Первое Мая: с отдельной кухней, водопроводом, с газовой колонкой. У нас, как у буржуев, теперь был свой туалет и целая комната на четверых: мама с папой и мы с сестрёнкой. (Брат Игорь появился через год.) Вот бы такую квартиру, да жить рядом с бабушкой! Там всё знакомое, родное.В новом дворе я никого не знал, чурался и летом с утра до вечера пропадал в Сулажгоре. Баушка жила с дедом и дядей Мишей, но я считал, что она главнее, и потому шёл в гости именно к ней. А ещё там была собака. Дома мать не разрешала заводить, как ни канючил. Спаниель Тихон отогревал мою душу. Окрас у него чёрный с белыми пятнами. Издалека заприметит меня в начале улицы – летит навстречу со звонким радостным лаем, уши на бегу треплются. В дом прошмыгнёт между ног первым, заглядывает преданно в глаза и барабанит хвостом-обрубочком по фанерному шкафчику, быстро-быстро: «ту-ту-ту». Моё сердце восторженно вторит в ответ: «тук-тук-тук».Мы с Тишкой дружили – не разлей вода!
Вот и это лето закончилось быстрее зимы. Началась учёба. Из школы вернусь и сижу дома, грущу.Двор для меня был чужим.Холодным. Неуютным.Опасным…Зимой из окна я с завистью наблюдал, как ребята играли в снежки, строили крепость, прыгали с крыш сараев в сугробы. Им вместе хорошо, разве-есело… Хотелось присоединиться к ним, но я боялся: выйду, все будут… смотреть на меня.Пожалуй, я так и просидел бы взаперти до сих пор, но весной мать насильно выпихнула меня на улицу. В апреле на пустыре за сараями бежали полноводные ручьи. Детвора возводила запруды, пускала кораблики. Солнце слепит. Щурясь, гляжу по сторонам, вдыхаю талый воздух с запахом ивовых кустов. Малыши смеются, брызгаются, прыгают через поток.
Там впервые я и увидел Коську…Он показался мне богатырём. Что ты… Коська выделялся среди сверстников ловкостью, какой-то завидной отчаянностью. С ним хотели водиться все. Я об этом даже не мечтал…Нас свела консервная банка с «килькой в томате».Возвращаюсь однажды из школы, гляжу: во дворе Коська с ребятами. Подходит ко мне, конопатый и ростом… пониже будет. (Вспомнилось, отец рассказывал про Ленина: сперва все тоже считали, что вождь мирового пролетариата великан, а в Мавзолей-то заглянули… метр с кепкой!).Коська протягивает мне руку:– Давай знакомиться! Я знаю, ты из Сулажгоры, во втором «б» учишься. Тебя как звать?– Вовка… – смущаюсь я, несмело отвечая на рукопожатие.– Мы на стройку идём банку консервную взрывать. Айда с нами. Здоровски будет!..Мальчишки в трикотажных отвисших спортивках, кто в синих, кто в чёрных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22