Не торчать же в духоте приемной вместе с принарядившимися в орденские планки пенсионерами, сидевшими с торжественными мордами и заявлениями на разные организации, с требованием немедленно проверить в этих учреждениях целевое расходование бюджетных средств.
Луиза приняла его аж через три с половиной часа, как на бумажке было написано. Бортников был уже тогда до ручки нервами доведен. Решил, что раз такие пироги — он сейчас этой Луизе все, как надо выскажет. Кто же знал, что ему еще самому придется утешать расплакавшуюся при его виде Печорину…
— Паша! Пашка, родной! — стонала Луиза сквозь слезы, повиснув у него на шее. — Ты видишь, что творится? Нет, ты видишь?.. Здравствуй, жопа, Новый год! Я не могу так больше, Паша! Я сойду с ума! Посмотри, у меня пачки этих заявлений! Все с паспортными данными и адресами — я не имею права не дать им ход! И на всех стоит резолюция: «Принять к исполнению немедленно! Чао-какао! И.о. Деда Мороза по сектору Зет-прим-7869.» Подпись неразборчивая: пысик какой-то…
Бортникову еще пришлось наливать ей воды из графина и капельки успокаивающие туда капать. Нанимался он, как говорится. С некоторым раздражением прораб честно сказал боевой подруге, что по таким заявлениям надо элементарно санитаров вызывать и культурно перемещать этих бдительных ветеранов на бесплатное лечение за счет средств Территориального Фонда обязательного медицинского страхования. Реакция Печориной на его вполне вменяемые советы была такой, что Бортников задумался: а не надо ли самой Печориной вставать на диспансерный учет с хорошим таким, крепким сдвигом по фазе?
Печорина начала неукротимо хохотать, тыча в него пальцем. Плакала, главное, и хохотала… Одновременно. Потом она стала просто реветь и икать. Кое-как успокоившись, Луиза тихо сказала ему: «Эх, Пашка! Совсем ты видно не в курсах о том, что нынче в городе происходит… Конечно, тебя ведь никто не трогал, раз ты будто бы для деток этот ледовый городок строишь. Значит, мне тебя придется ввести в курс происходящего. Ты для начала капель прими и сядь поудобнее, дорогой!»
Чтобы Павел воспринимал услышанное адекватно и реалистично, Печорина вывалила перед ним на стол пачку фотографий. Бортников на минуту зажмурился. Потом он открыл глаза, а потом — выпил успокаивающие капли прямо из пузырька. На снимках, будто с птичьего полета, были засняты в разных ракурсах три улицы закрытого элитного поселка Кузяевка. Уменьшенные копии дворцов, выстроившись, словно для зимних развлечений детворы, переливались, искрились в солнечном свете. Снимки были сказочно хороши, будто глянцевые рекламные фото какого-то заграничного курортного местечка. Наметанным глазом Бортников оценил, что на строительство этого ледяного городка производилось профессионалами высочайшего уровня.
— Где это такое, Луиза? Кто это построил-то? Неужели нефтянники из тех, что в Думу рвутся? Скандал большой будет, да? Как бы макет Кузяевки для общественного мнения, да? Ты соображаешь, во сколько лимонов эта потемкинская деревня обошлась?.. А на самих этих гадов-пиарщиков компромат нашли?.. Но до выборов-то ведь это не всплывет? — посыпались из прораба вопросы.
— Да ты глаза протри, Паша! — в отчаянии прошептала ему Луиза, опасливо косясь на дверь. — Я позавчера сама была в Кузяевке! Я сама это личной цифровой камерой сняла! Я на своем принтере, слышишь, идиот, это распечатала! Ты думаешь, я бы такое в магазин, в будку «Кодак» отдала? Чтобы завтра весь город над нами ржал? Ты понимаешь этот новогодний прикол от Дедушки Мороза? Все коту под хвост! Все!
Луиза приняла какую-то маленькую розовую таблетку. Посмотрев на Павла, тупо перебирающего фотки, она зло сказала: «Ты хоть на природу бы внимание обратил, Паша! На ландшафт, ё-моё! Ты посмотри! Уменьшены в полтора раза только постройки и заборчики! Даже участки в прежних объемах остались… И все изо льда, Паша! Все!»
Бортников поднял на Луизу глаза и тихо сказал: «Была у зайца избушка лубяная, а стала — ледяная!» По его щеке крупной горошиной сползала скупая мужская слеза…
— Возьми себя в руки, Павел, я сама едва держусь! — урезонила его Луиза. — Да… уж. Была у зайчика избушка лубяная, а у лисоньки — ледяная… И они так любили друг друга, что зайчик умудрялся переправлять малявы с Лубянки лисоньке на Чукотку… Господи, что мне только сделать пришлось, что подписать, что вытерпеть — все ради того, чтобы попасть в списки на Кузяевку! Ты даже не представляешь, что будет, если хоть верхушка этого айсберга всплывет! Ведь эта Кузяевка обошлась мне в два пожизненных строгача даже при нынешнем УК РФ! И, поверь, не для себя ведь старалась! Для детей!.. Думала, хоть они смогут прожить чистую, светлую жизнь… Начнут с белого листа, не станут мараться во всей этой грязи… Будут золотой молодежью нашего города! Нормальной, просвещенной элитой, не затраханной этими нашими бытовыми подробностями… Ты понимаешь меня, Паша? Скажи тогда, за что мне такое? За что?..
Это были, пожалуй, самые гадкие пятнадцать с небольшим хвостиком минут в жизни прораба Бортникова. Но, рано или поздно, все заканчивается. Закончилось и время приема у Луизы, о чем ей по селектору безжизненным голосом сказала секретарь. Вот теперь Бортников Ленку понял вполне.
В дверях Луиза шепотом окончательно добила его новостями. Оказывается, и с ихним мэром, то бишь Главой Администрации, встречаться по этому новогоднему поводу совершенно бесполезно. В свое время Бортников крепко выпил с ним на сдаче коттеджа, ставшего нынче ледяным макетом добротного четырехэтажного дворца. Он тогда хорошо запомнил слова Хозяина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23