ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Они же днем работали! В полседьмого надо было к автобусу поспеть, потом с работы притащишься — пожрать надо приготовить, огурцы полить, морковку прополоть… Мало ли делов-то? А как свалишься с копыт долой, тут уж не до ночных дозоров, если честно. Зимой они еще иногда в городе после работы встречались, по магазинам вместе гуляли, музыку там слушали и чебуреки покупали. Да тоже некогда им было что-то такое за соседями зимой-то примечать… Вот так, из-за всеобщего равнодушия и неосмотрительности нарушился нормальный уклад жизни. Все полетело вверх тормашками. И им осталось лишь мысленно вычеркивать знакомых не один год, почти родных людей — из списков живых…
От тревожных мыслей отвлек их странный звук — прямо с неба на них планировал Еремей Фомич Подтелятников, бывший электромонтер закрытого теперь клуба ветеранов «Сталелитейщик». Удачно приземлившись на две точки, он, лучезарно улыбаясь необыкновенно белыми, острыми, как бритва зубами, сказал: «Здравствуйте, молодежь? Гуляете? Это можно! Напужалися? Гы-гы… Я — призрак, летящий на крыльях ночи! Но мне, по правде сказать, не до вас нынче… Никому не говорите, что меня здесь видели! Хау дуюду!»
Подтелятников резво завернулся в темный плащ и скрылся за углом, оттаскивая за собой холщовый сумарь, в котором явственно угадывалось нечто большое и круглое, размерами приблизительно с… голову. Да, среднюю такую голову 56-го размера… Вениамин с Нинкой еще не успели прийти в себя, как мимо них резво пробежал Валерий Иванович Сидоренко, персональный пенсионер области, живший через улицу напротив Нинки. Сидоренко пропылил до угла, где уже успел скрыться Подтелятников, но вдруг повернулся к Нине и Вениамину, пристально посмотрел на них и вдруг направился к ним. Он шел медленно, в полной уверенности, что им некуда от него деться на ночной, пустынной улице. Глаза его светились нехорошим, торжествующим блеском.
— Немедленно признавайтесь, куда этот упырь делся! — заорал Сидоренко дозорным, не доходя до них шага три-четыре. — Вы даже не представляете, что я с вами сделаю, если только вздумаете этого кровососа покрывать! Он не понимает, что все жить хотят? Он не понимает, что подставляет так всю нашу улицу? Ведь они придут днем , когда все дрыхнут и изведут нас всех подчистую! Скотина! Сейчас надо самому на четыре метра взлетать, а я уже староват из себя летучую мышку корчить!..
— А кто днем-то придет, кто? — выдавила из себя Нина. Вениамин молчал, стараясь прикрыть подругу грудью, сжимая в правой руке пластмассовый обруч ножовки.
— Вампиры придут! Настоящие вампиры из ОАО «Энергосервис»! Такой сервис устроят на жопу с винтом нашего Подтелятникова! Он присосаться к ним без отступного решил, а они нам всем вставят осиновый кол с заднего прохода, потом и кефир не пососешь… Слышь, Венька, дай-ка мне ножовку до утра? Зачем она тебе тут ночью-то? Кого ты тут пилить-то собрался, гаденыш?
— Отойди от нас, Сидоренко, — процедил Вениамин, — с миром отойди! Иначе мы тебе самому сейчас осиновый кол вставим!
— Ну, понятно… — протянул Сидоренко. — Понятно излагаешь, Вениамин! Тоже, значит, решил одну ночку красиво пожить, отсосать по полной программе, а потом — хоть трава не расти! А расплачиваться ведь всей улице придется! Когда ты сосать будешь, — думай, что сосешь и у соседей, с которыми давно кровно повязан , пащенок!
Сидоренко повернулся и пошагал к своему дому, а в голове Нины гулким набатом звучали его слова: «Кровно повязан!»
— Тут, Нин, видно, одним ночным дозором не отбрешешься, — почти спокойно, но с внутренним напряжением произнес Вениамин. — Тут придется и дневной дозор устраивать и с сумеречным дозором выходить… Запустили мы всю эту петрушку с укропом, заросло все дурной травой…
«Заросло! Все заросло!» — кровью билась в нинкины виски назойливая мысль. Поэтому все последующие события она различала сквозь звездопад, сыпавшийся им с Вениамином головы 58-го размера с темного июльского небосклона, каких-то летучих мышек, корчившихся перед нею ушастой физиономией Сидоренко, ну и, конечно, сквозь кровавую пену в глазах. Это уж само собой, как говорится.
То с одного, то с другого края Зеленки раздавался треск выламываемых дверей, звон разбитых стекол и заполошные крики: «Не буду больше сосать! Чес слово, не буду сосать! Пожрать ведь хотелось по-человечески!..»
Шакирыч возле своего ларька с тревогой прислушивался к происходящему. Всех клиентов будто ветром сдуло. Шакирыч понял, что пожрать по-человечески в эту ночь ему не доведется. В глубине еще не совсем разложившейся при коммерциализации общества души он понимал, что потихоньку превращается в настоящего вампира, досасывая зачастую последнее. По этой причине дневной свет стал для него непереносим, он заливал слезой раскаяния глаза и стыдом прожигал кожу. Но как только догорал последними кровавыми отблесками закат, так будто новая жизнь просыпалась в Шакирыче. В этот момент он мог бестрепетно подправить все ценники, увеличив стоимость соленых орешков в пять раз, заломить дикие цены за пиво и водку, отлично зная, что никто ночью из Зеленки не выберется, поскольку вампиры из городского автопарка отменили вечерние рейсы.
«Ну, и что? — в который раз проговаривал он свои ночные самооправдательные монологи. — Подумаешь, кровосос! Если я не отсосу, так кто-то другой присосется! А я ведь немного высосу, только ведь чтобы пожрать по-человечески!»
Но в глубине не совсем еще погибшей души он понимал, что последнее он говорит себе явно в утешение. В этой самой, пока еще живой частичке своей души, он твердо знал, что не по-человечески он жрет, не по-людски!
1 2 3 4 5 6
От тревожных мыслей отвлек их странный звук — прямо с неба на них планировал Еремей Фомич Подтелятников, бывший электромонтер закрытого теперь клуба ветеранов «Сталелитейщик». Удачно приземлившись на две точки, он, лучезарно улыбаясь необыкновенно белыми, острыми, как бритва зубами, сказал: «Здравствуйте, молодежь? Гуляете? Это можно! Напужалися? Гы-гы… Я — призрак, летящий на крыльях ночи! Но мне, по правде сказать, не до вас нынче… Никому не говорите, что меня здесь видели! Хау дуюду!»
Подтелятников резво завернулся в темный плащ и скрылся за углом, оттаскивая за собой холщовый сумарь, в котором явственно угадывалось нечто большое и круглое, размерами приблизительно с… голову. Да, среднюю такую голову 56-го размера… Вениамин с Нинкой еще не успели прийти в себя, как мимо них резво пробежал Валерий Иванович Сидоренко, персональный пенсионер области, живший через улицу напротив Нинки. Сидоренко пропылил до угла, где уже успел скрыться Подтелятников, но вдруг повернулся к Нине и Вениамину, пристально посмотрел на них и вдруг направился к ним. Он шел медленно, в полной уверенности, что им некуда от него деться на ночной, пустынной улице. Глаза его светились нехорошим, торжествующим блеском.
— Немедленно признавайтесь, куда этот упырь делся! — заорал Сидоренко дозорным, не доходя до них шага три-четыре. — Вы даже не представляете, что я с вами сделаю, если только вздумаете этого кровососа покрывать! Он не понимает, что все жить хотят? Он не понимает, что подставляет так всю нашу улицу? Ведь они придут днем , когда все дрыхнут и изведут нас всех подчистую! Скотина! Сейчас надо самому на четыре метра взлетать, а я уже староват из себя летучую мышку корчить!..
— А кто днем-то придет, кто? — выдавила из себя Нина. Вениамин молчал, стараясь прикрыть подругу грудью, сжимая в правой руке пластмассовый обруч ножовки.
— Вампиры придут! Настоящие вампиры из ОАО «Энергосервис»! Такой сервис устроят на жопу с винтом нашего Подтелятникова! Он присосаться к ним без отступного решил, а они нам всем вставят осиновый кол с заднего прохода, потом и кефир не пососешь… Слышь, Венька, дай-ка мне ножовку до утра? Зачем она тебе тут ночью-то? Кого ты тут пилить-то собрался, гаденыш?
— Отойди от нас, Сидоренко, — процедил Вениамин, — с миром отойди! Иначе мы тебе самому сейчас осиновый кол вставим!
— Ну, понятно… — протянул Сидоренко. — Понятно излагаешь, Вениамин! Тоже, значит, решил одну ночку красиво пожить, отсосать по полной программе, а потом — хоть трава не расти! А расплачиваться ведь всей улице придется! Когда ты сосать будешь, — думай, что сосешь и у соседей, с которыми давно кровно повязан , пащенок!
Сидоренко повернулся и пошагал к своему дому, а в голове Нины гулким набатом звучали его слова: «Кровно повязан!»
— Тут, Нин, видно, одним ночным дозором не отбрешешься, — почти спокойно, но с внутренним напряжением произнес Вениамин. — Тут придется и дневной дозор устраивать и с сумеречным дозором выходить… Запустили мы всю эту петрушку с укропом, заросло все дурной травой…
«Заросло! Все заросло!» — кровью билась в нинкины виски назойливая мысль. Поэтому все последующие события она различала сквозь звездопад, сыпавшийся им с Вениамином головы 58-го размера с темного июльского небосклона, каких-то летучих мышек, корчившихся перед нею ушастой физиономией Сидоренко, ну и, конечно, сквозь кровавую пену в глазах. Это уж само собой, как говорится.
То с одного, то с другого края Зеленки раздавался треск выламываемых дверей, звон разбитых стекол и заполошные крики: «Не буду больше сосать! Чес слово, не буду сосать! Пожрать ведь хотелось по-человечески!..»
Шакирыч возле своего ларька с тревогой прислушивался к происходящему. Всех клиентов будто ветром сдуло. Шакирыч понял, что пожрать по-человечески в эту ночь ему не доведется. В глубине еще не совсем разложившейся при коммерциализации общества души он понимал, что потихоньку превращается в настоящего вампира, досасывая зачастую последнее. По этой причине дневной свет стал для него непереносим, он заливал слезой раскаяния глаза и стыдом прожигал кожу. Но как только догорал последними кровавыми отблесками закат, так будто новая жизнь просыпалась в Шакирыче. В этот момент он мог бестрепетно подправить все ценники, увеличив стоимость соленых орешков в пять раз, заломить дикие цены за пиво и водку, отлично зная, что никто ночью из Зеленки не выберется, поскольку вампиры из городского автопарка отменили вечерние рейсы.
«Ну, и что? — в который раз проговаривал он свои ночные самооправдательные монологи. — Подумаешь, кровосос! Если я не отсосу, так кто-то другой присосется! А я ведь немного высосу, только ведь чтобы пожрать по-человечески!»
Но в глубине не совсем еще погибшей души он понимал, что последнее он говорит себе явно в утешение. В этой самой, пока еще живой частичке своей души, он твердо знал, что не по-человечески он жрет, не по-людски!
1 2 3 4 5 6