Но у него было восемь лет сроку, и если его раскрутят, то четыре добавят точно. И будет — двенадцать. Женьке — тридцать с небольшим, и половину он провел в тюрьмах и лагерях. А сколько еще сидеть? Он был среднего роста, бледный, но шустрый, половины зубов нет. И несмотря на то, что обвинялся в убийстве, был самый веселый. Духом не падал. Ему завидовали другие, те, кто ждал небольшой срок. Они никак не могли понять, как он, которому, возможно, дадут двенадцать, ходит и шутит больше их, а они снопами валятся на нары, боясь получить два или три года.
Глаз с Женькой нашли общий язык. Они на пару балагурили.
Еще один мужик, лет сорока, шел возвратом с химии. Срок — полтора года. Половину отсидел. Иван — сосед Глаза по нарам.
Прошло два дня. Глаза Бородин не вызывал. Глаз нервничал. Наконец его вызвали. Бородин составил протокол допроса. Глаз рассказал то же, что и написал в письме. В преступлении его Бородин не обвинял. Глаз считал, что идет как свидетель.
Через день Бородин вызвал Глаза вновь.
– Сейчас мы устроим тебе очную ставку с потерпевшим на опознание.
Из КПЗ привели двоих заключенных чуть старше Глаза. Они сели рядом. Бородин посмотрел на стриженую голову Глаза, на пышные шевелюры ребят и сказал:
– Так, вас надо остричь, чтоб все были без волос.
– Федор Исакович,— встрял Глаз,— можно и не терять время. Давайте мы все наденем шапки, и не будет видно, кто с волосами, а кто без волос.
– Точно,— сказал Бородин.
Когда ребята надели шапки, Глаз сказал:
– Я сяду посредине.
– Садись куда хочешь,— согласился Бородин.
Глаз слышал, как одного преступника, когда он сел между двумя понятыми, потерпевший не опознал. Об этом было написано в книге «Сержант милиции».
Вошел потерпевший.
– Посмотрите на этих молодых людей. Кто из них вам знаком?
– Вот этого, что посредине, я видел тогда, в поезде. В тамбуре. Перед тем как мне выйти.
– Можете ли вы сказать, что он принимал участие в разбойном нападении на вас?
– Нет, не могу. Я слышал только их голоса. Лиц не разобрал.
Глаз особо не переживал, что его опознал потерпевший. «Ведь я не отрицаю, что ехал с ним одним поездом. И не отрицаю, что он меня видел. Мы же вместе стояли в тамбуре. Попробуйте докажите, что я принимал участие в разбойном нападении».
Бородину очная ставка мало что дала.
– Ты с кем день рождения праздновал в прошлом году? — спросил Бородин в следующий раз.
– В прошлом году я был на зоне и день рождения ни с кем не праздновал,— сказал Глаз, а сам подумал: «Вон куда метишь».
Разбойное нападение было совершено за день до дня рождения Петрова. Вот потому Бородин и хотел узнать, с кем он его праздновал, чтобы сразу же, кого он назовет, допросить. Припугнуть. Может, расколются.
– Да не о прошлом дне рождении я говорю, а о позапрошлом.
– А-а, о позапрошлом. Тогда с Бычковыми.
– С кем из них?
– С Петькой и Пашкой.
– Где?
– У них дома и в лесу.
– А с кем еще ты в те дни встречался?
– Да в основном с ними. А так мало ли еще с кем. Прошло уж почти два года. Много с кем я встречался.
Бородин понял, что Глаз больше ничего не скажет, и съездил в Падун, допросил Бычковых. Но без пользы.
– В первый этап поедешь в следственный изолятор,— сказал Бородин через несколько дней.— А сейчас повидайся с родителями.
В кабинет вошли отец, мать и сестра.
– В тебе чего-то не хватает,— сказала мать.
– Чего не хватает? — переспросил Глаз.
– Вот чего, не могу понять… Зачем ты сбрил брови? — догадалась она.
– Новые отрастут.
Зазвонил телефон. Бородин сказал в трубку: «Хорошо, сейчас» — и встал из-за стола.
– Я тут на пару минут отлучусь. Ты, Колька, не сиганешь в окно? — Бородин посмотрел на замерзшее окно.
– Да что вы, Федор Исакович.
Бородин вышел. Глаз обрадовался: как здорово, что он останется с родными один.
– А магнитофона здесь нет? — спросил он, оглядывая кабинет.
– Да откуда ему здесь быть? — улыбнулась сестра.
И Глаз заговорил с сестрой на тарабарском языке:
– Гасаляся, песереседасай Мисишесе Пасавлесенкосо, пусусть осон мосолчисит, чтосо есегосо бысы ниси спрасашисивасалиси. Посонясяласа?
– Даса,— ответила сестра.
И они перешли на обычный язык. Ни мать, ни отец не должны были знать, что сказал он сестре. Свиданка длилась недолго. Вернувшийся Бородин разрешил Глазу взять в камеру передачу.
В камере вдруг у Глаза стало портиться настроение и заболело сердце.
– Что с тобой? — спросили зеки.
– Я что-то лишнее брякнул.
– При Бородине? — спросил сосед Женька.
– Да нет, он выходил.
– Ну вот, если сейчас тебя вызовут, все ясно.
Глаз ходил по камере и курил. Вся камера ждала: вызовут или нет. Через полчаса Глаза увели. Камера провожала его молчанием. В кабинете Бородина сидели родители. Сестры не было.
– Ну, Колька, будешь честно говорить? — весело сказал Бородин.
– Что честно говорить?
– Все, как было дело. С кем ты совершил преступление.
– Я не совершал, вы же знаете. Что я буду на себя показывать?
– Так будешь чистосердечным или нет?
Глаз молчал. Молчал его отец. Молчала мать.
– Ну что ж, пошли,— Бородин встал,— прокрутим тебе пленку. Послушаешь себя.
Глаз шел, ничего перед собой не видя. Душа была стиснута тисками статьи. Срок. Срок. Срок. До пятнадцати. Ему как малолетке до десяти. Для Глаза сейчас не существовало бытия. Он был вне его. Он шел, потому что его вели. Надежды рухнули. Его — раскололи. Дуэль он — начальник уголовного розыска закончилась. Глаз проиграл.
Как тяжело преступнику в первые минуты после того, как его раскололи. И как хорошо в эти минуты тому, кто его расколол. Бородин что-то весело говорил Глазу, пока они шли до дверей кабинета начальника милиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140