– Жрет она, – недовольно протянула Колпастикова. – Мощи живые… А чего жрешь, скажи?
– Чего – чего?– не поняла я, разозлившись на толстую, как слониха, комендантшу. Впрочем, двигалась она на удивление легко, и, в конце-то концов, есть немало мужчин, которые без ума от женщин, похожих на тумбы. Я просто удивляюсь на них…
– Жрешь-то чего? – не унималась комендантша, у которой, видимо, были чрезвычайно трепетные отношения с едой.
– Ну, все подряд. – Я принципиально не стала перечислять нехитрый набор продуктов, которыми отоваривалась на рынке.
Мы миновали ржавую гарнизонную дверь и пошли вдоль парка к частным домам и мимо них – к двум пятиэтажкам – тоже для лиц, потерявших в последние годы свое приличное жилье.
На веревках хлопало чистое белье, с утра подморозило, и я совсем замерзла.
– Значит, он прорицатель? – спросила я, потому что устала молчать.
Колпастикова курила как паровоз и ответила не сразу.
– Он? Растаман!.. Человек ищущий… Менял веру несколько раз… Был каббалистом, кришнаитом, ездил в Вест-Индию, теперь он – протестант, – выдала пространную тираду Колпастикова и перевела дух. – Он разговаривает с духами, понимает язык зверей, птиц и змей… Спросим у него, как тебе быть дальше… Сама-то ты, как я поняла, ни хрена не можешь разобраться?… Да? – уточнила она. – Или можешь?
У меня подкосились ноги: я чуть не села на землю, представив дьявола-протестанта, у которого иду просить консультации – как мне жить дальше?
– Пойдем, он не страшный, – кивнула и наступила мне на ногу Колпастикова. – Извини, я нечаянно!
– Нет, – твердо сказала я.
– О, божечки!.. – Колпастикова подождала меня с полминуты, покрутила пальцем у виска и вошла в ближний подъезд тусклого до помрачения, самого ближнего к нам дома.
Я долго глядела на припорошенные снегом деревья, на застывшую черную реку вдалеке и, повздыхав от нахлынувших мыслей и воспоминаний, неторопливо зашла в тот же подъезд.
Четыре крашеные двери, третья была закрыта совсем неплотно. Я заглянула в нее и увидела тумбообразный зад комендантши, она оживленно шепталась с лежавшим на кровати человеком… Я кашлянула.
– Иди сюда, – поманила меня Колпастикова. – Саш!.. Иди давай!
Я подошла. То, что я увидела, капельку меня изумило.
– Он – гуру, – с придыханием сказала Колпастикова, перед тем как оставить нас тет-а-тет.
– Твоя божественная сущность нарушена – от тебя осталась только половина человека! – Я не успела и рта раскрыть, как он сказал это, даже не сняв одеяла с головы. Потом медленно повернулся и скинул одеяло прямо на пол…
На кровати лежал большой негр с белыми пятками и внимательно смотрел на меня взглядом много бродившей незлой собаки.
– Что ты хочешь больше всего? – на чистейшем русском спросил он.
– Чтобы грусть оставила меня, – шепотом попросила я. – Беда прямо с этой грустью…
– Тебя оставит твоя грусть, – подумав, сказал негр.
– Как? – не поверила я. – И скоро?…
– Скажи себе: я-а-а! хочу-у-у! при-и-из!.. Повторяй! – показал кипенные зубы Растаман.
– Какой еще приз? – высунула голову из кухни Колпастикова.
Растаман махнул рукой:
– Повторяй: я хо-чу-у-у-у при-и-и-изззз!..
– Я хочуууууу приииииз, – по-идиотски вытянув губы, кивнула я. – И что теперь будет, а?
– Ты должна сильно захотеть – неважно что, хорошее или плохое, – Растаман громко шмыгнул носом и добавил: – Но и это – не главное!
– Но лучше хорошее загадывай, – посоветовала Колпастикова из кухни; она курила там. – Хотя плохое, будем справедливы, чаще сбывается, – со вздохом уточнила она.
– И желание этой ерунды вытащит тебя! – добавил негр и щелкнул пальцами.
– А если я возжелаю не ерунду? – подумав, спросила я.
– Тем лучше, – шепотом сказал Растаман. – Желай на здоровье!.. Желай. А что ты хочешь, Александра? – вдруг спросил он. – Любви?…
– То есть как?… – пискляво заикнулась я.
– Ты, чтобы жить, должна найти новую любовь, не обязательно – к другому человеку, – облизнул губы Растаман и повторил очень сексуально: – Любовь!..
– Я не могу любить. – Я поднялась и, шатаясь, пошла к двери, из-за которой шел пар, похожий на дымовую завесу. Похоже, Колпастикова что-то вознамерилась варить.
– Ты должна найти того, кто отнял жизнь твоего Ильи, и спросить – как тебе жить дальше! – прогудел Растаман. – Поняла, да?…
– И он… мне ответит? – Мне стало смешно, и я обернулась. – Серьезно шутите?…
– Он ответит – за все, – усмехнулся Растаман, быстро затянувшись вонючей сигаретой. – Не сомневайся!..
Я поразилась его самоуверенности, равной его наглости.
– Ну ладно… Все, что мог, – я для тебя сделал. Целоваться будем? Как хочешь, тогда – пока-пока, – зевнул негр и почесал пятку.
Как загипнотизированная, я вытащила деньги и, не считая, положила их на грудь Растамана, обтянутую желтым застиранным свитером. И вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Колпастикова не появилась ни через пять минут, ни через двадцать, и я пошла к гарнизонному общежитию, представляя, как стонет в объятиях Растамана огромная комендантша. Ветер дул мне в спину, и я почти бежала. Похоже, я даже слегка летела над землей.
«ЛОДЫРЬ» – было написано мелом на заборе, который я миновала. Очень кривыми буквами.
– Лодырь, – громко повторила я и добавила удрученно: – Самый обыкновенный и настоящий!
На подъеме дороги я оглянулась – в двух окнах Растамана зажегся и мигал холодный фиолетовый огонек.
Пока я шла обратно в казарму, не думала ни о чем, а утром, проснувшись, я вдруг остро почувствовала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10