Первым делом проходную сделал Шаров по просьбе счетовода. Потирает руки Шаров, спрятавшись у себя в кабинете, зная, что у проходной несусветный гул стоит.
– Ты с ума сошел меня обыскивать, – это Каменюка кричит.
А Сысоечкин свою руку за пазуху Каменюки закидывает и две вырезки парного мяса оттуда тащит: обвязался Каменюка вырезками, к празднику приготовил неучтенное.
– Так это же мои вырезки, – кричит Каменюка. – Купил я их…
– Проверим, если твои – отдадим, – поясняет Сысоечкин.
У Злыдня в карманах выключателей шесть штук спрятано, кусок провода на ремне болтается, пять напильников в ватнике – и это добро складывается, на учет берется, в актик вписывается. И Шаров совещание собирает. Сысоечкина хвалит, стыдит Каменюку со Злыднем – и ликует шаровская душа: идет борьба с расхитительством! По плану все идет, по намеченному.
Сысоечкин и детишек посетил на занятиях. Смотрю, колдует Сысоечкин над бумагами, над рисунками детскими что-то творит невероятное. Раз – на весы гуашный рисуночек, а потом листочек чистый, а потом картинку на холстике, а потом сам холстик без красочек. Сравнивает что-то, записывает и высчитывает, и снова актик на стол директору: перерасход краски идет в изостудии, материал уносится из мастерских, тают напильнички и проводочки. Всем детишкам в предпраздничный день досмотр учинил, всем работникам учинил, и получилось, что вещей, припрятанных для выноса, оказалось две брички, коляска мотоцикла, три мешка еще по отдельности, две сумки полные, три бидона всяких жидкостей, восемь сверточков, которые никак не входили ни в телегу и ни в сумочки, – итого на шесть тысяч тридцать два рубля и сорок шесть копеечек – все свезли обратно в школу будущего. Потирает Шаров руки, ликует душа, а ведь зря ликует, не чует он опасности в этих сверточках, в этих бричечках, в этих сумочках. Справедливость одна честная, честная до глупости над ним пламенеет, зажигает все нутро его порядочком, посмеивается он над Каменюкою, над другими своими работниками:
– Как тебе не стыдно, Петро Трифонович, вырезки на голом пузе таскать?
– Та мои же вырезки, – оправдывается Каменюка.
– Чего их прятать, коль ваши? – вопрос задает общественность.
– Не годится со своим добром ходить на работу! – говорит Шаров.
А когда все уходят, Каменюка к Шарову обращается:
– Где вы цю коросту на нашу голову найшли? Зверье какое-то, кацап чертов, так за пазуху и полиз, косоглазая сатана.
– Народный контроль.
– Так шо ж, по-вашему, я за семьдесят карбованцив буду дневать и ночевать от тут?
– Ну не так же, лиха твоя година, позориться! – кричит Шаров. – На голое пузо вырезки. Это же для «Крокодила» фактик!
– Ото побачите, на самом деле приедет «Крокодил», як що оцю косоглазую гадюку не выкинете.
Со всех сторон на Сысоечкина жалобы пошли. И я, грешен, признаюсь, пришел разгневанный:
– До чего дошел! Взвешивает картины, чтобы определить, сколько краски ушло! Прекратите!
– Можно поэкономней все же? – спрашивает ласково Шаров.
– Можно, конечно. Но акт составлять! Это же безобразие!
Успокаивает меня Шаров, поддерживает, однако, Сысоечкина, который уже новое дело заводит, на строителей заводит. Приметил Сысоечкин острым глазом своим, что белила на подоконниках все в пупырышках. Плеснул в краску жидкости, свернулась олифа, и песочек выступил явственно. Подсчитал, получалось, что на ведро краски полведра отсеянного мелкого песку добавлено, а это в ущерб качеству и хищение на полсотни рублей. Снова бушует Шаров – идет борьба с выносом. Тайны уносительства разоблачаются. А Сысоечкин спокойненько свой учет ведет, задание выполняет, по кладовкам ходит, обо всем докладывает хозяину.
– Ох, Костичка, чуе моя душа шось неладное, – это Раиса.
– Не галдысь, – отвечает Шаров. Однако задумывается. Вызывает Сысоечкина, предлагает повременить.
– Хорошо, – соглашается Сысоечкин. – Повременим ма-ненько.
Успокаивается Шаров. И в Новом Свете спокойнее становится, размеренная жизнь пошла. Изобилие по новым рельсам катится, приумножается с умом. Детишкам денежки выплачиваются, они первые подарочки за свои кровные своим мамам, дедушкам и бабушкам покупают, родители благодарности шлют в школу.
Ликующая слава вприпрыжку за Шаровым повсюду скачет. Не на одной ножке скачет, а двумя ступнями в каблуках грохает с уверенностью. Рыбачить едут к Шарову гости разные. Пиры закатываются на дальних берегах крохотной речушки, а подспудная молва все же бухает где-то, не дает покоя многим изобилие, успешность шаровская настораживает.
Вот в такую пору, в самый расцвет власти шаровской, и произошло нелепое событие, виной которого по ошибке да по глупости оказался Иван Кузьмич Сысоечкин.
Приехали как-то ни свет ни заря два знакомых, вполне доброжелательных ревизора, так, для порядка приехали, чтобы галочку поставить в связи с анонимочкой. В анонимке той какая-то чушь разводилась насчет колючей проволоки и конского волоса. Порешили ревизоры для формальности побеседовать в бухгалтерии, а потом с Шаровым на рыбалку съездить.
– Здорово, здорово, Кузьмич! – сказали ревизоры в один голос. – Как на новом месте, прижился?
– Прижился, – отвечает Сысоечкин, – порядочек у нас – грех жаловаться.
Шаров слушает ответы Сысоечкина, доволен своим счето-водиком, зря Раиса бочку катила, подозрениями вся издергалась.
– Тут про какую-то ерунду написано, насчет конского волоса с колючей проволокой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142