"Интересно, - подумал я, - вроде, сегодня обошлось без пинков".
Впрочем, все еще только начиналось. Не успел я выйти из перехода и встать под арку на одной из центральных улиц, не успел я расчехлить гитару, как та же самая бомжиха, но уже в экстравагантной худой шляпке, пристроилась возле меня.
Я пытался петь, не обращая на нее внимания, пусть слушает. Но бомжиха, привыкшая сама быть звездой, начала зазывать толпу, выкрикивая что-то ужасное. "Подходите, люди добрые, здесь вас не обидят".
Она ерничала, выклянчивала для меня сигареты и пиво. Материлась и визжала. Пыталась петь теми же зазывающими интонациями, танцевать теми же клянчащими глазами. А я смотрел на нее и радовался, что Эли нет рядом, что она ушла, что она не распугивает толпу.
- Давай деньги, - сказала бомжиха, когда я решил свернуть наш совместный концерт.
- Слушай, пора прекращать это безобразие.
- А зря я, что ли, старалась, собирала народ, приносила тебе сигареты?
- Да ты только отталкивала людей.
- Да, я уродлива, ну и что? Зато я служительница гражданского бога. Гражданскому богу тоже нужны жертвоприношения.
- Возьми, - сорвался я, - хотя ты отвратительно пела.
- Плевать.
- И все-таки ты очень отвратительно пела. Хуже некуда.
- А я говорю - плевать, я пела, как могла. Людям нравится, а чистого звука в природе не бывает.
- Бывает, чистый звук - это звук травы на болотах, - заметил я и пошел в сторону того дома, где когда-то росла волшебная трава (ныне подстилка из соломинок), на которой, разметав свои чудесно пахнущие волосы, еще вчера возлежала ты.

1 2 3