Отсюда крупные глыбы падали на нижние решета, а угольная пыль и мелкие кусочки угля сыпались в сита, которые выбрасывали их на край откоса.
Железные сита на гнутых ножках, напоминающие обычное решето, перетряхивали мелкий уголь, образуя как бы русла двух рек. Реки эти лениво, беспрерывно текут к выходу над вагонами железной дороги.
В помещении рядом с шахтой Юдым рассматривал паровой двигатель, который вращал два верхних блока. На них накручиваются стальные канаты, поддерживающие клети, из которых одна спускается в ствол, в то время как другая поднимается вверх. Глядя на блестящие цилиндры, в которых работали поршни, Юдым, собственно, искал лишь скрытый где-то колокол…
Одетые в грубые сапоги и в кожаные куртки, застегнутые на крючки, держа в руках медные лампочки, в которых горел пропитанный маслом фитиль, они пошли в клеть.
В первое мгновенье, когда доски клети дрогнули, Юдыму показалось, что кто-то сжал ему горло. Однако вскоре он пришел в себя, ощущая лишь шум в ушах и легкий страх. Черные бревна, которыми был выложен ствол, мелькали в глазах, словно ступени какой-то бесконечной лестницы. Когда клеть остановилась, они вышли в коридор, сухой и освещенный электрическими лампочками. Здесь сновало множество народу, приходили и уходили вереницы вагонеток, влекомых специально приученными лошадьми.
Из этих первых, светлых галерей они по извилистым штрекам дошли до машин, откачивающих воду. Здесь кончалось электрическое освещение. Единственным источником света теперь были ручные лампочки. Место было ровное. По дну штрека тянулись рельсы. По ним лошади непрестанно тащили вагонетки с углем.
Невидимые в темноте двери, установленные кое-где, чтобы воздух проходил в эти коридоры, где «не светит», открывались таинственными руками дряхлых стариков, которые доживали свои дни в должности привратников. Проходя мимо дверей, инженер бросал:
– Глюкауф!
– Глюкауф! – отвечала тьма.
От этого звука сжималось сердце. В мозгу запечатлевался образ этих стариков, они, как черные глыбы, были едва различимы во мраке. Еще при жизни обитают они в могиле, дремлют в ней на склоне своих лет, как пауки, терпеливо ожидая мгновения, когда навсегда сойдут в землю, когда вступят в ее холодное лоно на вечную «вахту». Черная нищета цепью приковывает их к месту. В старческой дремоте они, верно, грезят о теплом весеннем солнце и сияющих лугах, усыпанных цветами…
Галереи мало отличались одна от другой. Одни из них были пробиты прямо в угле, стены других были кирпичные, цементированные, – чтобы задерживать распространение огня и мокрого подвижного песка, называемого «плывунами». Обыкновенный ход с полукруглым сводом постепенно превращался в коридор с крепежными стойками, на которых лежали балки, поддерживающие своды.
Эти коридоры привели к выработке, идущей вниз вместе с падением пласта. По одной ее стороне спускался деревянный желоб, по которому сталкивали крепежный лес. Рядом виднелся стальной или железный трос, который втаскивал наверх вагонетки.
Тьму, густую от кислого угара, временами рассеивал лишь далекий огонек, который нес кто-то невидимый в темноте. Кое-где были лестницы, вернее перекладины, прибитые к доскам; в других местах приходилось идти по осклизлой доске. На дне шахты, глубиной в двести пятьдесят метров, по подземному коридору полз холодный и сырой сквозняк. Здесь была целая сеть ходов, попав в которые, пришлый человек испытывал мучительную тревогу, какую, должно быть, испытывает рыба, когда наталкивается на частые ячейки невода. Штреки шли, казалось, вправо, они вели в круто поднимающееся подземелье, заканчивающееся слепой штольней. Вскоре им пришлось согнуться: кровля была так низка, что здесь едва могла двигаться вагонетка с углем. Где-то далеко, словно на вершине горы, виднелись перебегающие с места на место светло-желтые огоньки. Они вдруг очутились перед углублением в стене, было слышно, как там работают несколько человек.
– Глюкауф! – сказал Кожецкий.
Ему ответил хор дружелюбных голосов, которые произвели на Юдыма странное и глубокое впечатление.
«Глюкауф, глюкауф…» – говорил им в глубине души и он.
И тут словно прорвал плотину новый источник тоски по Иоасе, тоски мучительной, более мучительной, чем в момент прощания…
Шахтеры в своих черных шляпах и «бергледерах» набивали крупным, как кукурузные зерна, динамитом длинные бумажные гильзы. Отверстия в надлежащих местах были пробурены длинными бурами, с концами, похожими на наконечники пик. Когда патроны были заложены, фитили вставлены и отверстия плотно забиты обломками, утрамбованы, как заряд в орудийном стволе, – один рабочий зажег два запальника, второй два и третий два. Во тьме, густой от пыли и дыма, показались как бы голубые струи жидкости, сочащейся сверху. Огоньки добежали до стены и исчезли.
Тогда лестницы были поспешно убраны, и все торопливо ушли в соседнюю штольню. Там они секунд десять ожидали, пока раздался первый взрыв. Взрывная волна ринулась в соседние галереи и тупики, неся с собой резкий запах пороха. Глыбы угля с грохотом обрушивались за соседней колонной, и повсюду в стенах что-то сыпалось, потрескивало и шуршало, казалось, будто за обивкой бегают стаи крыс. Затем последовал второй взрыв, третий и четвертый. Дым наполнил галереи и тянулся в переходы, где «светилось». Вдали слышался гул динамитных взрывов и чувствовался их сладковатый запах.
Вдруг Кожецкий окликнул кого-то по имени и оставил его с Юдымом, а сам ушел. Ему нужно было осмотреть работы в другом месте. Доктор остался в потемках, наедине с призраком, державшим лампу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118