Катя знала, что Он подрабатывает по ночам, с самого первого курса, через ночь, и оттого всегда хочет спать, ходит с красными глазами, небритый и злой.
Знала, что за неуспеваемость – именно за неуспеваемость: Он не успевал совмещать работу с учебой – Ему грозят отчислением.
Хотела подойти и предложить помощь, но опять заробела и не подошла. Ничего особенного не было в таком предложении, любому другому бы предложила, а Ему не смогла…
Или просто Он был не любой?…
А потом грянул крах в ее собственной личной жизни.
Настоящая взрослая любовь оказалась штукой непростой и не сказочной.
В один не прекрасный день Катька узнала, что ее бросили, поменяли на «точно такую же, только с перламутровыми пуговицами».
Жизнь перевернулась и остановилась в один день.
Еще на что-то надеясь, она уже точно знала, что это конец. Конец света, конец жизни, конец всего и всему.
Ей конец.
Она сидела в кресле, закутавшись в одеяло жарким летним днем, и смотрела перед собой остекленевшим взглядом, ничего не видя и не слыша, забывая утирать слезы. Вокруг тихой тенью шелестела мама, скорбно и бессильно вздыхала и страдала, казалось, еще больше Кати. Страдала от невозможности хоть чем-то помочь. Мама обнимала Катю, прижимала к себе вместе с одеялом и со слезами в голосе уговаривала:
– Ты, Катенок, поверь мне, просто поверь, и все! Через год будешь вспоминать обо всем об этом и удивляться, какой дурочкой была, из-за чего страдала… Все пройдет, Катюша. Все проходит. Жизнь на этом не заканчивается, поверь. Будут и другие мальчики, мужчины. Настоящие будут… И другая любовь будет. И целая жизнь у тебя, моя девочка, впереди.
Но какая, скажите, какая может быть целая жизнь и другая любовь, если все рухнуло и полетело в Тартарары, и ничего больше никогда уже не будет.
Как оказалось впоследствии – будет. И новая любовь, и новый разрыв, а за ним еще любовь и снова разрыв… И дальше будет уже легче, хоть и тоже тяжело. И каждый раз будет казаться, что вот это и есть настоящее, вечное. И каждый раз на помощь душе будет приходить Он. Успокаивать, совершать подвиги, красиво отбивать у обидчиков, носить на руках и дарить миллион алых роз.

14

Снова им предложили перед обедом попить и выпить. Катя скосила глаза на Пояркова, убрала руку с его руки. Поярков поймал ее взгляд, тяжело вздохнул, как старая собака, и взял томатный сок.
Кате захотелось перед обедом красного вина, но она сочла это непедагогичным и тоже попросила сок из помидоров.
Обед был так себе, без изысков. Кузьмич лениво ковырял вилкой в плошке с горячим. Ковырял долго и мучительно, пока не сдался:
– Эх, выпить бы под курочку…
– Брось ты, здесь курицы кот наплакал.
– Так и джина совсем мало… – закинул он удочку. Резонно: немножко выпить, слегка закусить.
Катя разозлилась:
– Ты о чем-нибудь постороннем думать можешь?
– Выпью и смогу.
– Хорошо, – внезапно согласилась Катя, склонилась к пакету у себя под ногами и вытащила бутылку «Гордонса».
Джина в самом деле оставалось на донышке. Она отвинтила крышку, понюхала содержимое, вылила в стаканчик. Получилось немного больше половины. Поярков оживился в предвкушении. Катя зажала стакан в руке, не глядя на соседа, выдохнула и… одним махом выпила сама. Горло и рот обожгло, на глаза навернулись слезы.
Переведя дух, сказала твердо:
– Все, Доярков, джина больше нет.
– Моя фамилия Поярков, – в изумлении поправил обманутый Кузьмич.
– Нет, Кузьмич, это тебе только так кажется, что Поярков, а на самом деле ты – Доярков. До-яр-ков.
Свой монолог Катя дурашливо протянула-пропела.
– Слушай, радость, тебя что, развозит за полминуты? Закусывай давай!..
Но сам как-то поскучнел, обед не доел, только расковырял. Молчал, пытался читать. Катя решила, что он обиделся. Какие мы нежные!.. Она тоже достала книгу и углубилась в чтение.

15

Димка объявился только следующей осенью и сразу же пригласил Катьку на дачу. На даче у него Катя никогда не была и слегка растерялась.
– Бери с собой подруг и поехали на выходные. Не бойся ты, все пристойно… Отметим мой редкий приезд на родину. Шашлычков наделаем, молодость вспомним. Компания будет веселая, не пожалеете. Песни попоем под гитару. Мальчишки справные!
Про Него не было сказано ни слова, и Катя решила, что их с Димкой пути окончательно разошлись. Опять же, где Он, а где «веселая компания и песни под гитару»! Где дом, а где Кура.
И она согласилась. Позвала с собой двух самых закадычных подружек, и в субботу утром они стояли на вокзале, под расписанием пригородных электричек в ожидании ребят.
Первым Катя увидела Его. Захотелось метнуться за ларек с мороженым, завалиться незаметной хлебной крошкой, стать подгоняемым ветром конфетным фантиком.
Ватные ноги приросли к земле. Краснела, молчала, все делала невпопад, но в суете всеобщего знакомства и посадки в переполненную электричку вроде бы никто ничего не заметил.
Потихоньку неудобство и растерянность отпустили ее, да и некогда было смущаться – доехали быстро. Долго шли пешком до дачи, вдыхая свежий, опьяняющий воздух, наполненной горьковатым дымом жженых листьев, прелой землей, грибами, стоячей водой…
Дом был крепким и старым, вырастившим летней каникулярной порой не одно поколение детей. Здесь проводили отпуска, варили варенье из своих ягод, ходили по грибы, а после развешивали возле белобокой русской печки длинные низки порезанных ломтиками боровиков. От дома веяло спокойствием и безмятежностью.
Это был «яблочный» год. Яблоки висели на корявых ветках старых деревьев, были рассыпаны по столам и диванам, грудились в тазах на крыльце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18