Без тебя мы - ничто. Ты - наш отец. Ты тот, кто великого из нас сделал великим, а благородного - благородным... Да будет благословенна длань твоя! Мы хотим спросить тебя... Отвечай нам знаками: если "да"-опусти веки, если "нет"- подними их... Вся работа встала. Люди ждут от тебя ответа на многие вопросы. А мы между собой пока не приняли решения. Мы желаем тебе долгих лет жизни. Ответь нам знаком, кому достанется бурнус?" Больной не двинул веками. "Кому достанется ружье?" Больной не ответил. "Кому достанется молочная ферма и долги?" Больной по-прежнему молчит. "Кто..."
Вошел врач и сказал, что все эти вопросы утомляют больного.
Сыновья спрашивают друг друга, что же делать. Больной смотрит на них, не поднимая и не опуская век. На губах его все еще играет некое подобие улыбки... насмешки... угрозы!
Один из сыновей замечает, что сама форма вопросов была неверной: на них невозможно ответить "да" или "нет". Самое лучшее, если каждый из них подойдет к больному и спросит его, ему ли достанется, к примеру, бурнус, расшитый золотом... и так далее с другими вопросами.
В разговор вступает седьмой сын, заявляя, что главный вопрос сейчас это вопрос об имуществе матери. Восьмой сын отвечает ему, что этот вопрос надо было бы задать гибко и тактично. Необходимо сначала уладить дело с бурнусом и ружьем. Или по крайней мере выяснить, как быть с крестьянами и рабочими на пивоварне. А потом уже задавать вопрос об имуществе матери. "Мы не знаем, жива ли она и есть ли у нее другие сыновья". - "Я убежден, что у нее есть еще сыновья кроме нас!"- "Кто тебе это сказал?"
Когда разгорелся спор о вероятности существования других сыновей, седьмой сын вмешался и предложил: "Давайте зададим ему только два вопроса: о бурнусе, расшитом золотом, и о ружье. Мы все встанем перед ним, и каждый из нас по очереди опустит ему на грудь свою руку, чтобы напомнить о вопросе. Если он опустит веки, когда его коснется чья-нибудь рука, это будет означать, что он согласен, а если он поднимет веки, то это будет означать обратное". - "А что, если он не станет делать этого, как и в прошлый раз?""Там посмотрим".
Они снова подходят к больному, и седьмой сын объясняет ему, как они собираются действовать, заключая свою речь словами: "Долгой тебе жизни. Не утруждай себя. Мы хотели бы, чтобы ты жил вечно и был бы нашим господином и опорой. Ответь нам - да исцелит тебя аллах - взглядом своим, кому достанется ружье?" Один за другим подходят к больному сыновья, опускают ему на грудь свои руки. Никакого ответа. Больной не поднимает и не опускает век. Его взгляд словно остекленел, в нем не отражается никаких чувств.
Сыновья в замешательстве: что же делать?
Первый сын говорит: "Может быть, мы все же дадим ему умереть спокойно?" Но седьмой перебил его: "Если бы пророк оставил завещание, то не убили бы Хусейна!"
Больной слышит этот разговор, и взор его устремляется на бутыль.
Врач просит сыновей больного выйти в соседнюю комнату и переговорить там. Они выходят и говорят, перебивая друг друга: "Он так страдает от боли! Неужели в ваших сердцах не осталось и капли жалости?"- "Если бы мы действовали так, как я говорил, когда мы ехали сюда..."- "Почему бы нам не отправиться к мавзолею Сиди Абделькадера? Мы принесем в жертву быка, а мясо раздадим бедным. Будем молить его, чтобы он принял к себе нашего отца и облегчил его муки. Может быть, это поможет делу?"- "Твой Сиди Абделькадер совершенно ни при чем. Нам сейчас нужно получить завещание. А если он умрет, не оставив завещания, то это тяжким бременем ляжет на наши плечи". - "Я боюсь, что он не умрет и отомстит всем нам!"-"Он должен, должен умереть!""Почему должен?"- "Да потому что, если он не умрет, наш спор лишен всякого смысла". - "А разве нам так уж необходимо спорить?"-"Я боюсь, что, скорее, мы все умрем один за другим, а он еще будет жить целую вечность!"-"Ты же его старший
сын, почему ты молчишь?"- "Будьте милосердны!"- "Что значат эти слова?" - "Я же говорю вам, что у него есть другие сыновья кроме нас!"-"Другие сыновья? Где они?"-"Они появятся после его смерти!"- "А что, разве в прошлом у него было что-то, о чем мы не знаем?"-"Конечно, до того, как он стал нашим отцом... Мы же знаем о его жизни только после нашего рождения, а не до того!"-"Слушать тебя невыносимо!" - "Тогда я и вовсе не стану говорить!"
Больной смотрит на бутыль, капли медленно вытекают из нее. Зачем? Для кого? Бутыль не спросит, что несут с собой ее капли: жизнь, которая радует, или смерть, которая печалит. Может быть, и все сущее в этом мире подчинено тому же принципу? Бутыль ничего не ведает о больном, она не знает, что жизнь его очень важна. А он знает это. Он понял это в тот самый момент, когда сбросил с головы азхарскую чалму, чтобы взять в руки ружье! В решающий момент истории алжирский феллах сбросил чалму, обнажив свою голову! Когда говорят ружья, чалма должна отдыхать. В давние времена чалма считалась символом мужского достоинства... Но жизнь изменилась. Чалма перестала быть символом, который радует душу. Замыслы, рождающиеся в голове, переросли чалму! Некоторые из однокашников предостерегали его от рискованного шага, но история, рассказанная азхарским шейхом, разрешила все сомнения в его душе: "...тот, кто хочет построить свое будущее... должен отправиться в казарму, а не в медресе!" И впрямь, перед ружьем одни люди становятся маленькими, другие - великими. Так было повсюду во все времена.
Одна дикарка дала жизнь Гаруну аль-Рашиду, другая Абдуррахману аль-Дахилю6, но история не отметила своими праздниками этих великих матерей, несмотря на все то, что было связано с ними. Винтовка вписывала вечным огнем имена в историю, чтобы осветить путь всем взявшим в руки оружие, во все века и во все времена.
1 2 3 4 5