не одному ему дано это тело…
Убить девушку, чтоб никому больше не досталось? Но раньше-то были точно такие же, еще и лучше, да и будут?.. Неисчислимое множество людей наслаждалось до него телами красавиц; сердце же его жаждет тел и наслаждений, неведомых миру и даже Богу…
Махнул рукой на девушку, глухо стонавшую на траве. Сгорбившись, поплелся к озеру…
* * *
В камышах гудели и бились волны. Наполняли сумрак шалыми голосами. Над озером, взрываемым голубыми ветрами, полным загадок, стоял Гедеонов недвижимо. А на голове его волосы подымались дыбом…
Говорил ему неведомый, несуществующий, говорил из темноты:
— Надо найти то, что за Сущим… Или создать. Бездонна, темна и жутка была душа князя тьмы. Но и эту темь-жуть перешиб незвериный, нечеловеческий и небожеский голос несуществующего. Смертельно тошно Гедеонову было не оттого, что в тайники души его чуждый западал голос, но оттого, что голос этот был как будто — его собственный, — а может ли быть его голосом — голос дерзновения, разрушения и созидания?.. Душе князя тьмы близки только небытие да смрад.
— Кто это? — екнул, сгибаясь в кольцо, Гедеонов. В терновнике гаденький плюхнул вдруг, гнилой смех. Разлились мертвые смрады…
— А это что?.. Это ж мое, родное… ничьё больше!.. Кто смел?.. Ограбили!.. Карраул!..
Застыл Гедеонов. Небытие да смрады — это единственное его, никому доселе не ведомое достояние — Похитил несуществующий…
А в душу князя тьмы западал, заливая сердце его черной расплавленной смолой, неведомый клич дерзновения — такой близкий, казалось, произносимый рядом, но и такой далекий и непостижный, словно это был голос замирного, досущего:
— Раз-руша-ть!.. Жить над безднами!.. Дол-лой фальшивые векселя… Вроде непорочного Агнца… Создадим сверхмиры!.. Сверхцарства!.
— Что за черт… — нудовал Гедеонов глухо и сумасшедше, весь в холодном поту, все еще боясь, что неведомый голос — его собственный. — Или и впрямь я спятил с ума?.. брр… Эй ты, кто там, говори толком, сволочь, мать бы!.. — затопотал он остервенело.
— Я — черт, — отозвалось из темноты сухо.
Отвалило у Гедеонова от сердца. Обыкновенный черт, что без толку скулит в веках о покорении и разрушении вселенной да о создании сверхмиров, не так уж был страшен.
Ибо ему, Гедеонову, мучительны и жутки были только близкие к воплощению зовы сверхдерзновения, сверхразрушения и сверхсозидания, как и голоса красоты, — жизни творящей и предвечного пламени. Но скучны и смешны были мечты.
— Ну, так по рукам? — стукнул черт в темное сердце' 'Гедеонова. — Чего ж половодить?
Но загнусил Гедеонов с ядом, крутясь волчком и костлявыми размахивая, длинными, словно жердь, руками:
— Ах ты, облезлый!.. Ах ты, шарлота несчастная! А еще целишь быть царем жизни… Да ты и в подметки не годишься хлыстам этим куцопузым… Те, брат, не на словах, а не деле создают миры… А ты что создал за всю свою чертовскую жизнь?.. Попусту болтать — это ли называется творить?.. Мать бы… Нет… одно нам осталось:
душить да гадить!.. — харкнул он яростно. — Ни на что мы больше не способны, нужно сказать правду! Одно осталось… Мстить за красоту! За радость! За солнце! Ах! Если б я создал миры… да наслаждался б ими один-одинешенек. А так — лучше ничто! Но и в этом нет мне утешения… Ни в чем не было мне утешения… И не будет!.. А будет только одно — как загасить солнце?..
XIII
В звоне волн, звезд и цветов златокрылая качалась ладья. Пели хвалу рассвету сады. Гудели леса и водопады:
Крутогоров шел в миры в свете и славе своей.
А хороводы мужиков, к горным подымаясь вершинам, воздевали ликующие руки:
— Солнце!..
Яркий свет, ринувшись грозным прибоем на горы, леса, гнал в темные провалы, непролазные дебри и глухие заросли сгибающихся в кольца, шипящих, разливающих яд гадов, жутко хохочущих с желтыми мертвыми глазами сов.
В тьме провалов верещала люто, корчилась нечисть, киша под темными навесами глыб. И скрежетал зубами в смертной нуде, забившись в глубь расщелины, Гедеонов.
А светлый гул и хвалы гремели все ярче и величавее. И белокрылые ангелы сыпали нетленные цветы…
Неприступный ударил в загорелые лица мужиков огонь. С высоты, от Престола сходил по алой лестнице Света Крутогоров, неся зажженное а ночи Солнце. И возглашал, пел пламенник радостно и страшно:
— Вот он, день звезд!.. Гремит в цветах светоносных. огниво мира. Это счастье и юность вернулись к земле в звоне звезд-солнц скрытых…
Здравствуй, звезда утренняя, заря жизни, свобода! И — да не будет мести тьме!.. Дарите радость и врагам — братья!.. Нет выше награды, чем сердце, зажженное любовью навстречу ненависти… Кого одаряли бы светлые, не будь темных? Так привет тебе, дорога Света, бессмертное светило, солнце!.. Ты — только вестник, посланный неведомыми твоими братьями-солнцами в бездны, намек замирного огня безмерного, что пребывает за пропастями небытия… Твои лучи дают смертым бессмертие. Ибо самое страшное, чем покаран человек на земле, — это смерть. А ты даешь… надежду безнадежным, солнце, наш жизнедатель… Ты пробуждаешь душу в песне, зовешь нас на подвиг и делание созидательное. Каждый получает то, чего ждет. Неверующий — небытие. Пресытившийся — ничто. Палач и мучитель — муки духа. Созидатель и творец — бессмертную жизнь. Ты, солнце, ищешь тех, кто к тебе стремится. Благодарение тебе за то, что принесло ты красоту и песню избранным, радость опечаленным. Ты — искупление всех преступлений и кар тьмы. Ты — оправдание мира. Будьте верны солнцу, братья мои и спутники!..
Сквозь тьму и провалы, в свете звезд — солнц, к чертогу замирного огня — вперед, избранные мои!.. Там, впереди — Пламенный Град!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65