.. Знаем мы, как ты спасал девчонку…
Дрожала моленная от гула и топора. Неистовые пляски живота в гудящий сливались, огненный клубок.
В блудливое, дрожавшее больной дрожью тело Вячеслава огнем вливалась смерть. Одурманивала его… Над ним бело-розовая извивалась, вишнегубая Неонила, дыша на него горячо и часто.
Но только что Вячеслав, осмелев, схватил ее, как на него гуртом наскочила злыдота.
— Шкада проклятый!.. — царапались бабы, — И тут шкадить?..
Вячеслав, отбиваясь от баб, крутился и юлил около Неонилы. Подмигивал ей:
— Ну как твой лесовик?.. Поликарп? Берегись, девка, Андрон точит на тебя ножик… А Людмила где?.. Не скажешь по секрету?.. Чтой-то нету ее… Ушла, знать…
Неонила молчала. Но, вскинув васильковые, открытые свои глаза, лихо тряхнула золотыми кудряшками.
— Кого хочу, того люблю. Андрон мне не указ!.. Гуляй, знай!..
— Сердцо мое!.. Хо-хо! — лихачом подвернувшись, подхватывал ее на руки вихревой, гривастый слепец-лесовик. — Обожми! Хо! Ты — жена моя… А Мария-дева от духа… Скоро, скоро увидим деву…
Шевелил серыми, нависшими над черными глазницами, как лес, бровями. Пурговую вскидывал, лохматую гриву, носясь с Неонилою в круговом плясе…
* * *
Тряслась хибарка. Перед окнами суровым и темным шумом шумели старые, побитые грозами березы. За ними медленно, словно нехотя, в темноте ворчал дальний гром. В лесу росла и надвигалась гроза.
В тесной толпе, смешавшись с зипунами и кожухами, от страха пригнув голову, юлил Вячеслав юлой. Подслушивал мужиков да мотал себе на ус.
— Ну, што нам с тобой делать? — стискивали его мужики: — Говори, змеево ты семя…
— Какой энто змей? — фыркал Вячеслав, крутясь волчком и за белесыми ресницами пряча ницые глаза: — Я - за вас же… А вы не соображаете этого?..
— Каккой ента змей!.. — кривлялись мужики. — Быт-то не знает, што… Гедевонов — от змея?..
— Как так? — прыгал чернец.
— А так. Матка евонная подкинута была старому барину… А как выросла — с змеем спуталась… От змея и родила Гедевонова-то… Ведь он твой батька?.. Бытто не знаешь!..
Кружились духини. В окна, вперемешку, били протяжные колдовские шумы берез, острый кровавый свет молний и гул отдаленного грома. Находила гроза.
Засокотал дух.
С ревом и свистом громада понеслась вкруг стола. А на столе вдруг, вскочив, выпрямилась во весь рост тонкая стройная девушка, с головы до ног завернутая в белые покрывала, страстно облегавшие молодое вздрагивающее тело…
Увидев чистую, пали лесовики перед ней ниц в жутком, внезапном наступившем молчании.
Поцеловал стопу ее Поликарп. И покрывала упали вдруг с ее плеч, как жемчужная пена…
Вспыхнула чистая заревом наготы своей и бездонного, извнутри светящегося взгляда. Над беснующейся, гудящей громадой затрепетала с благословляющими белыми нежными руками и черными кольцами волос, скатывающимися по розовой тугой груди. Знойное девичье тело ослепляло, как молния. Било в глаза нестерпимым огнем…
Радостное что-то и жуткое запела громада. И, крепко и тесно сомкнувшись, огненным понеслась вокруг девушки колесом…
В свирепом реве и визге духини и ехи сбрасывали с себя одежды. В плясе кидались на кормчих. И, сжигая их огнем страстей, обвивались горячими потными руками и ногами. Гикали исступленно. Кроваво целовались, впиваясь острыми зубами в щеки и губы мужиков…
Перед девушкой зажглись вдруг свечи. Огненное тело закровавилось. Озарилось все до последней тени. Даже те, что, забившись в далекий угол, не разглядели сперва девушки хорошо за сумраком, теперь увидели ее всю, ярко освещенную, и узнали.
Ахнул Козьма: "Мария!"
* * *
Знать, недаром устрял за Козьмою и пролез в корабль Поликарпа следопыт. Псу нужна Мария. Несдобровать ей теперь. Утащит ее следопыт опять к живоглоту. Пронюхает же, дьяволово отродье?! Надо спасать Марию. А то осквернят живоглоты.
Но только что Козьма, пробившись к столу, протянул навстречу Марии руки, как лесовики, схватив его за шиворот, отбросили к порогу. Со зла и боли, разбил Козьма ямошником окно, впился кому-то зубами в ягодицы, опрокинул на себя скамью…
Воздев перед Марией руки, величаво и жутко громада загудела:
— Ра-аду-й-ся… де-во Марие… Радуйся, Чи-и-ст-ая…
Потушили свечи. Оставили только лампаду. Трепетно подняв руки, опустила их над громадой Мария.
Подошел к столу, дрожа, ощупью, Поликарп. Шершавыми скользнул пальцами по атласистому телу девушки. Приник к ногам ее страстными обнесенными вьюгой седых волос, огненными губами.
За Поликарпом пошла и громада, припадая к ногам Марии страстно. И когда подошли последние — погас огонь.
В темноте разразились нечеловеческие рычания. Толпа заметалась люто, закрутилась по моленной, заслоняя окна, чуть маячившие в стенах. Ехи и духини падали уже наземь, визжа и крича зно-диким криком.
Ударила молния, страшным алым огнем облив все так же стройно, веще и неподвижно, как изваяние, стоявшую на столе Марию.
В хлынувшей за молнией темноте ухнул гром, точно земля провалилась в тартарары. А над ударом взвеялись черным крылом вопли лесного сладострастия, огня и мук.
Очумелый Вячеслав, прыгая по горячим потным телам, нащупал в темноте стол. Волосатыми обхватил, холодными руками ноги Марии, скуля тонко и нудно кошачьим своим голосом:
— Уходи, Мария!.. Вишь, какой тут ад?.. Уходи!.. Ать?.. Со мною!.. В лес!.. Тут — ад!
Но, дрогнув, вскрикнула Мария хрипло:
— А мне ад-то и люб!
* * *
Как-то больно и надорванно прохрипел Козьма, услышав голос Марии и голос следопыта. Через горы тел ринувшись, загремел кулаком по столу и завопил благим матом:
— А внимись, дух!.. следопыт, скыть, Мар-рею уносит!..
Сокотал дух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65