Чиста и свята казацкая правда. Я гетмана Хмеля хорошо знаю. Еще с его отцом, казак, под Цецорой турка воевал, в его сотне служил, я с ним самим, казак, в неволе турецкой два года мучился. На Запорожьи славу кричал ему, старшим выбирал. Я вправе так говорить.
Замолчал дозорный. Тонкий дымок от трубки медленно вьется по ветру.
Казаки лежат в траве, ждут, пока чуть спадет зной, тогда поедут дальше. «А правду все-таки говорит старик», – думают они.
– Помню, – мечтательно, с ласковой усмешкой произносит вдруг дозорный, – сидели мы с Хмелем в тюрьме турецкой. Видели сквозь решетку краешек неба, да снопок солнца. Много нас сидело в той проклятой яме.
Хмель глянет на небо и скажет: «Гей, побратимы, не тужите, будет еще час нашей славы, еще будет наша Украина вольной, еще будут у нас веселье и музыка». И запоет казацкую славную песню, и полегчает на душе у всех.
Крепкий был казак Хмель. Недаром за ним вся Украина пошла. Недаром.
Умолк старый и задумчиво смотрит себе под ноги; словно отвечая своим мыслям, говорит:
– Ему, Хмелю, виднее, может.
– Как зовут тебя, казак? – спрашивает Мартын.
Дозорный внимательно приглядывается к Мартыну. Без злобы в голосе, шутливо говорит:
– Навет Лаврину Капусте хочешь подать?
И, разом вскочив на ноги, с криком подступает к Мартыну:
– Можешь сказать ему, можешь сказать: сторожевой казак Иван Сиромаха, по прозванью Стамбульский, про гетмана Хмеля негодные слова говорил.
Можешь сказать: я ничего и никого не боюсь – ни Хмеля, ни Капусты... Я простая травинка, в землю сойду, дождь и ветер обмолотят – и снова прорасту я. Скачете теперь по дорогам, материно молоко на губах не обсохло. А где вы были, когда мы на челнах на Кафу ходили? Где были, когда мы Белгород воевали? Когда Черное море нашей казацкой тени боялось, где тогда были? Молчишь? А я никого не боялся, никто мне не страшен, семь раз меня ляхи да турки на казнь водили, семь раз небо надо мной смилостивилось. Не берет меня смерть – и все! А ты можешь навет подать, твоя воля.
Тяжело переводя дыхание, дозорный отходит и садится поодаль в траве, посасывая давно погасший чубук.
– Зря ты раскричался, – успокаивает его Мартын, – зря шум поднял.
Разве есть у меня в мыслях что-нибудь худое против тебя? Боже борони от этого! Я только знать хотел, кто ты, а ты вон что подумал!
***
...Дальше на запад покатилось солнце. Сели на коней казаки и тронулись. Остался один Иван Сиромаха у сторожевой вышки. Стреноженный конь щипал рядом траву. Приложил ладонь к бровям Сиромаха, глядел вслед казакам. Легкое облачко пыли стояло за ними. Снова в степи стало пусто и тоскливо. Огляделся во все стороны Иван Сиромаха. Никого. Степь, небо, солнце, и он один – зоркий дозорный гетманской пограничной стражи. Увидит опасность – быстрее кошки взберется на вышку, зажжет солому, и взовьется огонь с дымом, а Сиромаха, подав тот знак, погонит верного коня что есть духу на запад, подымать сторожевые отряды на хуторах. И так, от дозорного к дозорному, полетит тревожная весть – и в ответ ей подымутся полки, загремят трубы. Такое может статься в любую минуту, а сейчас тишина, покой. Стоит Иван Сиромаха, думает свое, про войну, про долю свою дивную, про век свой долгий. А дорога бежит меж высоких трав, с запада на юг, знакомая проторенная дорога, битая дождями, ветрами, выжженная солнцем.
Хорошая, славная дорога.
Глава 8
...Снова вечер раскинул над степью синие крылья. Длинный, как летний день, татарский обоз движется по степи. Идет за телегой Катря. Как и вчера, как и позавчера, глаза полны слез. И за теми слезами не видит она ни шляха, ни степи, ни людей. А Карач-бей сидит в седле ровно и прямо. Уже давно миновали казацкую землю. Стали попадаться улусы <Улус – татарское селение.>. Встречные татары кланяются мурзе Карач-бею. Кто не знает на Перекопе батыра Карач-бея? Он самодовольно улыбается. Но скоро горькая мысль стирает с губ улыбку.
Тревожный путь предстоит Карач-бею. Стелется тот путь к далекому Бахчисараю. Ждут ли мурзу там почет и ласка или уже наточен меч для его шеи? Подозрения гнетут Карач-бея. Насмеялась над ним судьба. Не надо было вмешиваться в заговор незадачливого ханского брата. Разве сразу не видно было, что не бывать ханом слабодушному Осману? Но мурзу соблазнило обещание Османа сделать его ханским министром. Думал Карач-бей, что станет он вельможным визирем, будет у него дворец в Бахчисарае, гарем не меньше ханского, полные подвалы денег, будет полновластным и всесильным и чужеземные короли будут присылать к нему послов.
От этих мыслей пылают щеки у мурзы. Что и говорить – приятные мысли!
Но судьба разбила все надежды и расчеты. Раскрыли заговор, посадили на кол ханского брата Османа, замуровали в каменных мешках нескольких мурз, а до Карач-бея не добрались.
Или не докопались, или просто затаили месть. Лучше было бы не возвращаться в Бахчисарай. Лучше было, может быть, перекинуться к Хмельницкому, пойти к нему на службу. А может, хан Ислам-Гирей ничего не знает? Может быть, и посчастливится Карач-бею снова стать доверенным лицом? В конце концов, бочка золотых умилостивит ханского визиря – ненавистного Сефер-Кази-агу. Да и самому хану сможет мурза рассказать кое-что, докажет свою преданность. Не пробудить ли в хане тревогу, рассказав, как гетман заигрывает с самим султаном?
Нет, еще не все пропало. Еще засияет солнце на его пути. Внезапно громкий плач привлекает внимание Карач-бея. Снова невольницы. Что ж, пускай плачут, это никому не запрещено. Слезы очищают души, даже души неверных. Об этом не сказано в коране, но так думает мурза Карач-бей.
Равнодушные к девичьему плачу, идут, окружив обоз, татары и с завыванием тянут монотонную песню о храбром батыре, который одолел в жестоком бою сто неверных и которого Аллах принял в рай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205