После разгрома мятежа она осталась совсем одна. Братья были убиты, мать умерла от голода и лихорадки, когда она выбирались из Туронского леса, и Деделла даже не смела задержаться похоронить ее. Беременная Агата, невестка, сгинула куда-то, надо думать, навсегда. Из Эттингов в живых оставалась она одна. И хотела остаться в живых. После того, как она пересекла границы Нейстрии, карателей можно было не опасаться. Но нужно было как-то существовать, и Деделла брела дальше и дальше, добывая себе пропитание нищенством, воровством, а то и расплачиваясь за кусок хлеба собственным телм – у тех, кто не брезговал убогой.
Однако так не могло продолжаться до бесконечности. Нужно было за что-то зацепиться. Деделла потеряла все и всяю Заботиться о ней было некому. И ясно было, что замуж ее никто не возьмет. Выход оставался один – монастырь.
И теперь, когда она вымылась, переоделась в чистую холщовую рубаху и получила иа поварне миску постной похлебки, монастырь казался ей почти что раем. Ужас и отчаяние последних месяцев отступили. И она могла только молить Бога, чтобы так продолжалось подольше. А работы она не боялась. Ее проводили к женщине, за которой ей было велено ходить. И назвали ее имя, но оно ничего не говорило Деделле. Она не слышала имени жены Карла Толстого прежде, а ежели и слышала, не запомнила. И ей неведомо было, что именно Рикарда впервые столкнула тот камешек, что увлек за собой лавину, погубившую и род Эттингов, и ее саму.
Деделла спокойно смотрела на спящую. Лицо ее, некогда красивое, преждевременно увяло и подурнело. Под глазами были мешки, в углах рта залегли глубокие морщины. Волосы, прежде огненно-рыжие, теперь утратили свой блеск, и назвать их можно было скорее сивыми. Рикарда не выходила из глубокого забыться, и Деделла, от нечего делать, прикорнула на скамейке. Скоро две женщины, две жертвы одного человека, бывшая крестьянка и бывшая императрица, мирно спали. Будущее было скрыто от них, так же, как и прошлое.
Гисла с шумом ворвалась в покои королевской невесты, расшугала служанок, распахнула ставни и сочно расцеловала Азарику в обе щеки, как любимую сестру, по которой истосковалась за годы разлуки. Была она пышная, румяная, белокожая, и смотреть на нее было чрезвычайно приятно.
– А я всегда тебя любила, – без обиняков заявила она. – Еще с монастырских времен.
Азарику несколько смутило столь бесцеременное заявление.
– Вот врать-то не надо, – проворчала она. – Мы и виделись всего три раза. А уж в монастырские времена ты и вовсе на меня не смотрела. Ежели ты на кого и смотрела, так на тутора банды нашей школярской.
Гисла же и не думала смущаться.
– Ну, вру. Так это ж я от чистого сердца! – Она расхохоталась. – Вообще-то я правда на тебя не смотрела. Но это не значит, что там не было кому на тебя смотреть! Была там у нас такая Агата – ты ее не помнишь, наверное, она вечно перед школярами чужими красивыми именами представлялась. Так она с ходу втюрилась в «благородного Озрика». Только что и нудела об этом. А уж какие слезы лила, когда ее замуж отдавали! Не переживу, говорит, разлуки! Смех! – Она снова расхохоталась, но смолкла, увидев, как закаменело лицо королевской невесты.
– Агата умерла, – жестко сказала Азарика.
Она коротко рассказала Гисле об обстоятельствах смерти Агаты и о том, зачем, собственно, Гислу сюда пригласили.
Та кивнула: – Конечно, я возьму этого ребенка. И сама его выкормлю – я ведь недавно родила – ты не знала? Девочку.
– Это ведь уже третий твой ребенок?
– Четвертый – во второй раз была двойня. Я давно уже хотела девочку – после трех-то мальчишек! А теперь у нее будет молочный брат. – Она снова улыбнулась. – По мне, чем в доме больше детей, тем лучше. Ну, сама поймешь это, когда у тебя появятся собственные дети.
Азарика опустила глаза.
– Возможно, у меня никогда не будет своих детей.
– Это по какой такой причине?
Голова Азарики склонилась, почти касаясь подбородком груди. Еще ни с кем она не осмеливалась говорить на подобную тему.
– Я слышала, как служанки шептались между собой… Они говорили, что такие тощие, как я… не могут рожать.
– Они дуры! – Гисла возмущенно уперла руки в бока. – Прикажи их высечь! Принцессы ты или нет? Или лучше – плюнь на них. Собственная дурость будет им наказанием. Посмотри на меня! Разве я была толстухой, когда выходила замуж? Еще худее тебя была! Правда, та худоба была скорее от скупости матушки настоятельницы, чем прирожденной. – Она вдруг стала серьезной, положила свои большие теплые руки на плечи Азарики. А если тебе еще какие-то мысли покоя не дают – выкинь их из головы! Если уж меня, монашку беглую, грешницу нераскаянную, Господь простил и послал детей красивых и здоровых – тебя и подавно простит.
Потом она ушла – ей нужно было переговорить с мужем. Но Азарике показалось, что в темнице ее одиночества, куда допускались только Эд и Фортунат, появился еще один человек.
– Во время венчания? – равнодушно произнесла Рикарда. – Я знала, что Аола не блещет умом, но что она настолько глупа, даже не догадывалась.
– Ей не терпелось избавиться от мужа… но ведь, ваше бывшее величество, вам тоже в свое время этого хотелось!
Его высокопреосвященство архиепископ и канцлер Фульк, инкогнито прибывший в монастырь святой Урсулы, был в ярости. Во благовременьи он без всяких сожалений позволил спихнуть с престола свою благодетельницу, но при нынешнем раскладе сил посчитал, что она сможет быть ему полезна, а посему велел разыскать ее и вылечить. Он рассчитывал на ее неизбывную ненависть к Эду, на ненависть, родившуюся из обманутых надежд. Но он ошибся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15