Она грохнулась вниз, открывая широкую амбразуру. Бухнули пушки и со стороны леса. Кусков тоже переправился через реку. Выстрелы в крепости на минуту смолкли.
Пали!
Павел навел коронаду на середину ворот. Разгоряченный, простоволосый, с израненными руками, он сам зарядил второе орудие. Новый залп повредил ворота, осели верхние бревна.
Как только рассеялся дым, Баранов схватил копье, поднялся из-за камня.
Ура-а! крикнул он и побежал вперед.
Арбузов, матросы, промышленные бросились за ним. Было темно, но в крепости горели строения, и зарево пожара озаряло верхушки стен, край леса, щели ворот, стрелявших индейцев. Бежать пришлось в гору, стены вырисовывались уже в сотне шагов. Возбужденные наступлением, алеуты с громкими воплями тащили самую крупную пушку. Двое были ранены стрелами, обломок копья разодрал на Павле кафтан. Никто не останавливался.
Потом неожиданно все изменилось. На стенах затихла пальба, расшатанные ворота широко распахнулись, и в освещенном отблесками зарева проходе показалось необычное шествие. Связанные рука к руке, по трое в ряд, медленно двигались пленные. Истощенные, согнутые, в одних лохмотьях. Некоторые не в состоянии были держаться на ногах, упали тут же у ворот, другие ползли. Голая женщина с седыми космами шла как лунатик, шаря тонкими, высохшими пальцами впереди себя, словно нащупывая опору.
Атакующие попятились. Павел уронил трос, помощники его отступили. Пушка накренилась, глубоко зарылась в песок. Промышленные опустили ружья, многие сняли шапки. И вдруг ворота захлопнулись. Из каждого отверстия бойницы палисада сверкнул огонь, тяжелые камни, стрелы, дротики обрушились на нападающих. Даниэль Робертс рассчитал точно. Пленники прикрывали ворота, и русские не могли стрелять.
Ложись!закричал Баранов.Пали по стенам!
Но его слышали только матросы. Промышленные и алеуты, расстреливаемые со стен, заметались, покатились назад. Огромный зверолов в стеганом кафтане бил древком копья отступающих, что-то кричал. Тонкая стрела пробила ему шею. Мотнув головой, он несколько раз взмахнул копьем и тяжело рухнул. Кое-где, припав на колено, русские отстреливались из пищалей, падали.
Павел видел, как в центре амбразуры неторопливо, методически меняя ружья, стрелял Робертс. Потрясая дротиком, кричал Котлеан. Все это было как во сне. И сбившееся стадо безоружных пленников у ворот, паника среди алеутов, бесполезные пушки... Потом упал Баранов, и со стен прыгнули индейцы...
Вырвав из рук лейтенанта шпагу, Павел бросился к правителю. Отряд распался. Алеуты смяли промышленных, держались лишь моряки. Не успевая заряжать тяжелые мушкеты, они отчаянно защищались прикладами. Индейцы одолевали. Один матрос был убит, второго подняли на копья, высоко подкинули, вновь подставили острия. На фоне зарева он долго судорожно извивался.
Павел опустил шпагу. Сейчас конец... Крики, треск оружия, освещенные пожаром багровые вершины деревьев, далекие паруса. Маленький, с окровавленной головой Баранов... Всему конец... Но Арбузов успел приползти к пушке и, повернув дуло, разрядил его в торжествующего врага. Почти в упор.
...Пушки, Баранова, остальных раненыхрусских и алеутов Арбузов погрузил на баркас, доставил в укрепление. Зарево исчезло, видно, удалось остановить пожар. Корабли тоже прекратили стрельбу.
Снова стало тихо и темно. Гудел в снастях ветер, хлопали фалы, неясно белели зарифленные паруса. Лишь над кекуром до полуночи горел свет. Корабельный доктор и монах Гедеон перевязывали раненых.
Передав общую команду Лисянскому, Баранов занялся подготовкой второго штурма.
Низенький, с простреленной навылет рукой, обмотанной шейным платком, правитель казался еще более сгорбленным. Он быстро и неслышно ходил по палатке, обдумывал новый план. В жилье никого не было, только за полотняными стенами лязгало железо, стучал топор ладили упоры для пушек. Сквозь неприкрытую дверь виден был берег с разбитыми лодками, над зеленой водой низко метались чайки.
Правитель вышел из палатки. День был теплый, солнечный. Обычные тучи ушли к хребтам, искрилась снеговая вершина горы. Тихий, пустынный лежал океан, далеко на рейде лесистые островки казались кустами. Лениво набегала волна, ворочала мелкую гальку. Остро пахло гниющими водорослями.
Ни с крепости, ни с кораблей не стреляли. Под кекуром, у палаток промышленных, слышался говор, смех. Убитых похоронили, раненые спали.
Мирный лагерь, редкий солнечный день. Баранов снял шапку, погладил лысину.
Покличь Нанкока,сказал он одному из плотников. Князька алеутского.
Из-за трусости этого тойона вчера чуть не перебили всех русских. Сгоряча правитель приказал его повесить, но потом остыл. Нанкок пользовался большим почетом среди своих островитян. Хитрый, маленький, еще ниже Баранова, с седой бородкой, князек отлично говорил по-русски и даже умел писать шесть букв. Одну из них он всегда чертил на камне или на песке и этим скреплял все свои приказания. Распоряжения, подтвержденного таким знаком, никто не смел ослушаться.
В алеутском войске Баранова находились четыре тойона. Они командовали своими дружинами. Нанкок был старшим.
Князек догадался, зачем его зовет правитель. Он нацепил все свои амулеты, сверху повесил большую серебряную медаль с надписью «Союзные России», подаренную когда-то Шелеховым.
Пришел, Александра Андреевич,сказал старик, появляясь из-за скалы, и сразу же сел на мох. Слушать буду. Он прищурился, вытащил трубочку, повернул голову ухом в сторону Баранова. Сделал он это нарочно, чтобы не смотреть правителю в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174