Из шахты
не очень-то убежишь -- вся надежда на короткий путь из порта в горы.
Надо выспаться...
Я встал и затушил фитиль в фонаре. Запахло горелым маслом. В темноте
сразу стал слышен плеск волн за бортом, будто слух обострился.
Поскрипывали койки, кое-кто торопливо бубнил положенные вечерние молитвы
Искупителю, Волли вполголоса допевал песню -- не умел он останавливаться
посередине, я даже и окликать его не стал.
-- А вот у меня однажды была девка... -- Славко затянул обычную
вечернюю историю. На каторге о женщинах лучше не говорить -- к концу
второй недели народ распаляется, и начинаются непотребства. Но Славко я
не перебивал -- все его истории были такие тупые и тошнотворные, что
действовали лучше лекарского брома, который положено было добавлять в
наше пойло. Распалялся от них только сам Славко, причем так лихо, что на
второй день я посоветовал Шутнику поменять народ на койках. Теперь рядом
со Славко-дубиной лежал молчаливый здоровенный верзила из какой-то, еще
древними богами забытой, руссийской деревеньки. Как попал в Державу, где
научился разговору, за что на каторгу угодил -- не знаю. Парень он был
неплохой, а мускулами -- еще покрепче Славко. Кажется, дома кузнецом
был. Одна беда -- очень уж инертный, погруженный в свои мысли. За
себя-то постоит, а вот народ в порядке не удержит. Мальчишку, который
поначалу оказался рядом с душегубом, я от греха подальше поместил на
койку над своей -- хоть и есть у старшего по этапу право жить с
комфортом, но так оно спокойнее будет. И кажется, в тот миг и посмотрела
на меня Сестра-Покровительница с заоблачных высот... верно я сделал, ох
как верно.
-- А на третий день, когда поставили ее свинарник чистить, я и
подошел, вроде как невзначай... -- захлебываясь, бубнил Славко. --
Юбки-то она задрала выше колен, чтоб не извозить, а я как подкрадусь...
-- Как про женщин говоришь! -- с тоской и глухой яростью воскликнул
верзила-кузнец. Это у него было больное место, видно в диком краю до сих
верховодили бабы -- и душегубу приходилось постоянно выкручиваться.
-- Как? -- с наивной звериной хитростью спросил Славко. -- Хорошо
говорю! Красивая была баба!
-- Женщина!
-- Ну, женщина... Юбки, говорю, задрала...
-- Нельзя так говорить!
-- Почему ж нельзя? -- искренне поразился Славко. -- Ноги у нее
красивые были. Морда...
-- Лицо!
-- Лицо, лицо... Лица -- никакого, а ноги -- да! Можно ведь говорить
-- что женщина красивая?
-- Можно, -- поразмыслив сказал кузнец. -- Это -- хорошие слова.
-- А что мор... лицо у нее красивое?
-- Можно...
-- А что ноги красивые?
-- Тоже можно... -- растерянно признал кузнец.
-- Так я и говорю, ноги у нее -- во! Я сзади-то подкрался, да и
шлепнул... любя. Она как растянулась, для вида сердится, а сама мор...
лицо протирает, и улыбается!
Захихикал Плешивый, видно для городского чиновника первобытный
идиотизм Славко был очень забавен. Чувства юмора он не терял, не без
оснований надеясь пересидеть два отмеренных года на непыльной работке
счетовода. Проблем с ним оказалось куда меньше, чем ожидал, и потому я
Плешивого немножко оберегал от опасностей.
Кто-то из каторжников, в очередной раз обманутый в лучших ожиданиях,
смачно плюнул. Спросил:
-- Что у тебя, Славко, все истории про то, как баба в грязь падает...
или еще куда похуже?
-- Да нравится мне, когда ба... женщина к матушке-земле поближе, --
чистосердечно признался душегуб. -- Самое оно...
-- Ладно, всем спать! -- я счел за благо вмешаться. Кузнец мог все же
воспринять слова душегуба оскорблением для женского пола и придушить
дурака прямо в койке. Дело-то, конечно, хорошее, но не корабле же!
Шутник так бедолагу отделает -- кровью харкать будет...
-- Не прав ты, Ильмар, ой не прав! -- хитренько, как ему казалось,
произнес Славко. -- Ребятам байку послушать интересно, а ты командуешь.
Но поддержки он не нашел. Никого уже его байки не развлекали. Ха...
под старшего копать пытается. Не с его умишком...
-- Заткни пасть! -- гаркнул я, и кузнец охотно добавил:
-- А то я заткну! Неправильно ты говоришь, сердцем чую!
Душегуб мгновенно заткнулся, и наступила благодатная тишина. Скрипели
койки, порой прогибалась под чьими-то шагами палуба, стучали в борта
волны. Суденышко маленькое, для быстрого тюремного клипера полного этапа
не набрали. Потому и плыли так долго.
Я лежал, кутаясь в куртку, иногда машинально разминая пальцы --
словно собирался немного поколдовать над замком. Тьма была кромешная --
огонек паршивого фитиля давно дотлел, а иллюминаторов нам не положено.
Спать бы и спать... вот только нельзя.
Или мне начала по ночам мерещиться всякая чушь, или...
Вот!
Нет, не показалось!
Я услышал, как надо мной едва-едва слышно звякнул металл. И пусть
другие посчитают, что это гремит бронзовая цепь -- уж я-то знаю, какие
звуки издает замок, когда в нем пытаются ковыряться куском стали.
Весь расслабившись, я лежал, и мысленно шептал благодарения
Сестре-Покровительнице. Не оставила в беде глупого братца, не загнала
под землю на семь нескончаемых лет! Сестра, как вернусь на Солнечный
берег -- приду в храм, упаду в ноги, ступни мраморные целовать буду,
пять монет на алтарь положу -- хоть и знаю, ни к чему ей деньги, все в
карман священника попадет. Спасибо, Сестра, послала удачу мне,
неумелому!
Ай да мальчишка!
Пронес, пронес на корабль с этапом железо!
И где только прятал -- досмотрщик ведь был умелый, в такие места
заглядывал, что и вспомнить противно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18