зло-обыкновенное, зло-злонамеренное, зло-ради-достижения-блага,
и еще два каких-то не менее живописных зла... И каждой категории
соответствовало несколько лингвистических понятий... Очередная нелепость -
рассуждать о философско-этических воззрениях древних, катаясь по земле,
когда над тобой нависло одно из пяти зол... Это у меня на нервной почве,
чтобы не думать об этом синем огне, один из феноменов психики - не думай о
нем и он исчезнет... И несмотря на непрерывное и, казалось бы,
бессмысленное движение, я краем глаза все-таки успеваю заметить, как
неузнаваемо изменилась площадь... Что это, явь или галлюцинация? Такой эта
площадь, наверное, была несколько веков назад, еще до того дня... А это
что такое? Тишина и покой. Огонь погас и я лежу совершенно неподвижно.
Больше всего хочется встать в полный рост и спокойно пойти на сияющую
громадину здания Центра. И не задумываясь, почему это "Великое хранилище"
вдруг превратилось в центр, я встаю и иду прямо к этому великолепному
зданию, сияющему тысячами оттенков радуги в темноте тихой чужой ночи. Да,
площадь изменилась действительно неузнаваемо. Справа и слева на месте
развалин выросли стройные ряды домов, сверкающие яркими квадратами
освещенных окон. Чуть впереди и левее раскинулся прекрасный сквер с
незнакомыми деревьями, правильной формы кустами каких-то замысловатых
растений, с дорожками, беседками и скамейками. Что же это происходит,
почему я вижу город таким, каким он был много лет назад? Видел ли все это
профессор Дил, и если видел, то почему у него об этом не сказано ни слова?
Может быть, программа? Программа молчит. Она не может ответить на этот
вопрос, или финальная часть программы уже завершена? А как же тогда еще
три барьера, которые мне еще предстоит преодолеть, те три оставшихся слоя
ненависти Мертвого города? Может быть, их уже нет? Справа открывается
широкая, ярко освещенная улица, и мне кажется, что я вижу движение в ее
дальнем конце. Может быть, это идут на площадь колонны людей, колонны
людей, которые давно умерли... Я иду вперед и ничего не происходит. С
каждым шагом здание центра все приближается и приближается, оно почти не
изменилось, только угас голубой огонь, бушующий над его крышей. Но ведь
этого не может быть! Может быть, я валяюсь сейчас в бреду под
испепеляющими щупальцами синего огня, и все это мне рисует воспаленное,
обезумевшее от страха воображение? А может, это память Мертвого города,
может, он вспоминает, каким он был в те далекие времена, когда в нем еще
жили люди? Хотя не все ли равно, я спокойно, не спеша иду вперед и ничто
не беспокоит меня, лишь немного настораживает эта мертвая тишина, которая
царит вокруг... Только от нее и можно ждать подвоха... Она настораживает и
убаюкивает, и я чувствую, что еще немного, и я усну, усну прямо на ходу,
усну и так и буду идти по этой гладкой поверхности площади, гладкой,
вычищенной до зеркального блеска, без единой трещинки, без единой
выбоинки... Глаза мои слипаются, и я все реже и реже с трудом открываю их,
чтобы полюбоваться идеально гладкой поверхностью этой прелестной тихой
площади. Уже нет никаких ловушек, есть только эта бесконечно длинная и
гладкая дорога вперед... На ней ничего нет, нет даже пыли, только какой-то
красивый блестящий предмет сверкает прекрасными золотыми искорками в
нескольких шагах впереди по курсу... Но он не сможет остановить
стремительный бег моего хрустального корабля по зеркальной глади бетонного
озера. Но он все-таки красиво блестит, и какая у него идеально правильная
овальная форма. Его очертания знакомы мне с детства. Детство... Идет урок
в начальной гимназии, и учитель, старый седой добрый учитель, говорит:
"Дети, сегодня я вас научу, как обращаться с информационным обручем".
Стоп!!! Это же информационный обруч. Самый обычный информационный обруч, а
я стою перед ним и смотрю, как блестит его защитная упаковка. Интересно,
сколько же времени я уже так простоял? Надо его поднять, поднять и узнать,
что там записано... Ноги словно чужие, совсем не хотят повиноваться
приказам моего мозга - на какие-то три шага мне понадобилось десять
минут... Но оцепенение постепенно, медленно отпускает меня, я нагибаюсь и
поднимаю этот дорогой и такой долгожданный вестник из прошедших
десятилетий. Перед глазами все та же площадь, но сейчас тихий и уверенный
голос расскажет мне то, что нельзя сразу воспринять сознанием, но это
нечто, преломившись в призме подсознания, вырастет в четкие параметры
программы, которая однозначно определит каждое мое дальнейшее движение.
Это случайность, это та самая доля удачи, о которой еще совсем недавно
говорил мне Фэрр, говорил как раз перед тем, когда эта доля удачи не
пришла ему на помощь, он тогда даже не смог вырваться из "кольца", хотя
шансов у него было гораздо больше, чем у меня сейчас...
Любовь и ненависть движет нами, и мы ничего не можем поделать, чтобы
остановить эту бешеную пляску эмоций, которые, казалось бы, должны
угаснуть за столько лет боли, смертей и унижений. Мы стали намного
озлобленней, чем в те далекие годы, когда только входили в жизнь, стремясь
улучшить ее. А насколько добрее нас теперешних, насколько чище люди,
которые были рядом с профессором Дилом. Пусть они боялись смерти, а мы не
боимся ее, но как они любили людей... А мы теперь способны лишь на
ненависть. И она подавляет в нас те крохи любви, которые еще оставались в
нас до того страшного дня, когда мы наткнулись на стену непонимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26