И хотя не со строительством были связаны эти отношения – все равно вспоминались помимо воли…
Так и полетел ее обычный день, и необычным в нем был только беспричинно счастливый свет Венеции на возвращенной фотографии.
Африка не вызвала у Сусанны особенного восторга.
– А еще говорят, людям живется тяжело, – скривилась она. – По-моему, живется им прекрасно, раз в Африку ездят!
– Да ведь не все ездят, – улыбнулась Лера Сусиной привычной ворчливости.
– Сама же говоришь, спрос растет, – не согласилась та. – Нет, я этого понять не могу! Хочется тебе солнца – поезжай в Испанию, на Кипр, да мало ли куда! Слона со львом посмотреть – пойди в зоопарк, не хуже вонь, чем в Африке. Так нет – ни лихорадки их не пугают, ни всякая дрянь ползучая!
– Кстати, о лихорадках и дряни, – заметила Лера. – Об этом мы с тобой потом отдельно поговорим. Каждый будет бумагу подписывать о том, что все знает, обо всем предупрежден. Хотят люди ехать – на здоровье, но к нам чтобы никаких потом претензий не было.
– Да ну их, – скорчила смешную гримаску Сусанна. – Их предупреждай, не предупреждай… Вот два дня назад – приходит соплячка лет двадцати, вся в Версаче с головы до ног, на шее кулон килограммовый с брюликами. Мой босс, говорит, желает в Африке неделю отдохнуть, но требования у него специфические. Чтобы каждый день новая девочка, и не старше шестнадцати лет, и каждый день на новом месте, но везде пять звезд! Как тебе это понравится?
– И что ты ей ответила? – заинтересовалась Лера.
– Ну, что… Не матом, конечно, хотя и хотелось. Вежливо так объяснила, что мы секс-туризмом не занимаемся. А она хихикает: никто не занимается, но нигде еще не отказывали…
Лера расхохоталась.
– Да ведь это, может быть, вообще журналистка была! Мне Валик Стар рассказывал, они для своей газеты такую подлянку организовывали. Точно, ходила дамочка, выясняла расценки на секс-туры, а потом – пожалуйста, статья на полполосы. Ну, неважно. Значит – Африка, Суса. Читай Экзюпери, готовься!
– Да ну тебя с твоим Экзюпери, – махнула рукой Сусанна. – Я уже вышла из этого возраста!
Глава 5
Что бы Митя ни говорил, Лера не считала себя особенно хорошей матерью. Конечно, Аленка не была обделена домашним теплом, но Лера понимала, что это в основном не ее заслуга. Она вообще представить не могла, что было бы, если бы мама не занята была только Аленкой.
Иногда Лера просто удивлялась: она так мало бывает с девочкой, как еще сохраняется в ее дочке веселая любовь к ней? Та, которую она впервые почувствовала на речке Подкаменке, когда рыба уходила в прозрачную глубину, а Аленка спрашивала, есть ли у рыбки дети…
Но это была еще одна загадка любви, а загадок любви не разгадать, это Лера знала. Можно только радоваться их существованию.
И теперь она думала о другом… Думала смущенно и даже со страхом – именно потому, что не считала себя хорошей матерью. Считать не считала, а ребенка родить хотела.
Это было то, о чем она думать не могла без трепета – Митин ребенок, ребенок от человека не просто любимого, но любимого до боли в сердце, до невозможности дышать без него…
Она представить не могла, как это будет, что будет происходить с нею, с Митей, с Аленкой. Внешне, наверное, это было просто, это происходило с тысячами женщин, и, пожалуй, никто не понял бы Лериных волнений. Ну подумаешь, ребенок от второго мужа, который прекрасно относится к дочери от первого брака! Какие здесь могут быть проблемы?
Но Лера чувствовала другое: трепетность того, что связывало ее с Митей, несовпадение внешних и внутренних проявлений любви. Внешне у них все именно и было просто, даже сдержанно, но внутри… Даже ей, с ее потребностью сильных чувств и способностью к ним, трудно было выдержать то напряжение, ту непонятную тревогу, которые никогда не ослабевали между нею и Митей.
Отчего так мучительны были даже короткие расставания – это для них-то, знающих друг друга сто лет, привыкших к постоянным разъездам и разлукам? И эти метания то в жар, то в холод, когда Лере то казалось, что души их сливаются воедино, то она чувствовала Митину совершенную от нее отдельность?
Она никогда не могла понять его до конца, как не могла понять, в себя вместить музыку, только интуитивно ее ощущая. Митя весь был словно скрыт от нее прозрачным куполом – и Лера боялась этого.
Иногда она пыталась ему об этом сказать, но он только смеялся, делал вид, что не понимает, – и все равно ничего не объяснял.
Лера помнила, как забеременела от Кости; ей тяжело было об этом вспоминать. Он всегда говорил, что не к спеху, что с ребенком надо подождать. И вдруг, именно в тот момент, когда Лера только-только начала хоть немного приводить в равновесие материальную сторону жизни, о которой Костя вполне искренне не думал, – он заявил, что пора…
Лера помнила тогдашнюю свою неловкость. В самом деле, почему бы и нет, они уже пять лет женаты, все у них нормально, работа работой, но надо ведь рожать… А потом Костя ушел – так же внезапно, как потребовал ребенка, и еще прежде, чем Лера успела сообщить ему о беременности.
Весь он был в этом – с его наивностью, инфантильностью, слабостью в реальности и талантливостью в абстракциях жизни.
Аленка была плодом инерции любви или даже иллюзии любви, это Лера теперь понимала. Наверное, это и было настоящей причиной вечного ее стыда перед дочкой, которого она не могла объяснить даже Мите.
Она хотела от него ребенка, это было одно из самых сильных ее желаний. А в последние несколько недель это стало не только желанием – и сердце у Леры замирало.
Ее охватила такая робость, что она даже к врачу боялась пойти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18