– Не обольщайтесь, я не буду вашим ухажером, – заявил он пораженной Леокадии. – У меня нет морального права на любовь или глубокую привязанность, поэтому я честно предупреждаю вас. Не вздумайте влюбиться в меня!
Увы, его предупреждение запоздало.
– Но почему вы так строги к себе? – упавшим голосом спросила Лека и поправила волосы.
Стремясь еще больше ошеломить Резакова, она состригла свои длинные волосы.
Короткие и кудрявые, они придавали ей трогательный и беззащитный вид.
– Почему я не могу позволить себе любить? – Огюст поставил на столик бокал. – Потому что я служу другой цели.
Она не позволяет мне размениваться на такие пустяки!
– Но что же может быть выше и благородней любви? – искренне недоумевала собеседница.
– Любовь к женщине ничто по сравнению с любовью к истине. А истина заключена в том, что вокруг нет справедливости и гармонии. Я переверну этот грязный и фальшивый мир. И пусть для этого понадобится моя жизнь, сотни иных жизней, я не остановлюсь на своем пути!
Лека ошеломленно молчала. Неужели ее угораздило связаться с обычным нигилистом или бомбистом? Нынче модно ниспровергать устои. И молодых людей, жаждущих уничтожить все и всех вокруг, несметное количество.
– А! – усмехнулся Резаков. – То-то же! Напугались?
Леке стало стыдно, что он так просто разгадал ее мысли.
– Слаб человек. Страшно ему. Вот и я слаб. Не могу отказать себе в маленькой радости видеть вас и говорить с вами.
Он слегка дотронулся до ее пальцев, унизанных перстнями. Она не убрала руки. Огюст медленно, провел по каждому пальчику, по тонкому запястью, накрыл ее руку своей. При этом он не сводил с девушки своих змеиных глаз. Она замерла, едва дышала. Все ее тело горело. К тому времени Лека уже познала таинства любви. Но никто из ее любовников никогда не приводил ее в такое сильное возбуждение, как Резаков, который только гладил руку.
* * *
Прошел месяц или год, Лека не знала.
Она знала только, что умрет, если не добьется любви Резакова. Их отношения по-прежнему ограничивались беседами, пожатиями рук. Лишь изредка Огюст позволял себе прикоснуться к ней губами. После этих редких поцелуев, которые она могла пересчитать по пальцам, Лека пребывала в состоянии, близком к безумию.
Резаков сделался постоянным посетителем подвальчика. Прочие гости к нему привыкли, хотя он мало с кем общался. Ни как-то раз он пришел не один, а с молодыми людьми, угрюмыми и озабоченными, со свертками и коробками. Они уединились в одной из комнат, предназначенных для столоверчения. С той поры товарищи Резакова стали постоянно пребывать в «Трущобной кошке». Лека не посмела воспротивиться, хотя многие постоянные клиенты были недовольны новыми посетителями.
Однажды Лека повстречала Резакова на улице. Как ей показалось, у него был растерянный и грустный вид. Девушка приказала извозчику остановиться и позвала молодого человека.
– Огюст!
Услышав свое имя, Резаков вздрогнул.
Но когда он увидел Леку, то напряженное выражение с его лица исчезло.
– Огюст! Что вы тут делаете? – спросила Лека, но тут же спохватилась. Она знала, что Резаков терпеть не может женского любопытства и посягательства на свою свободу. – Послушайте, какая удача, что я вас тут встретила, ведь я живу недалеко, прямо за углом. Может быть, вы все-таки навестите меня? Обещаю вести себя хорошо!
Леокадия жизнерадостно смеялась и казалась непринужденной, но внутри все напряглось. Резаков на секунду задумался, а потом, махнув сам себе рукой, полез в коляску.
Заманив наконец Резакова к себе, Лека испугалась. Ее решимость словно испарилась. Она сотни раз представляла себе мгновения, когда они окажутся вдвоем.
И вот этот миг настал. Они стоят лицом к лицу, совсем рядом. Их тела почти соприкасаются, глаза глядят в глаза.
Огюст медлил, словно решал для себя проблему жить или не жить. Лека по тому, как покраснело его лицо, как часто вздымается грудь под сюртуком, угадывала чувства Резакова. Ведь по-другому и быть не может. Не каменный же он! Из плоти и крови! «Так дай же своей плоти свободу!» – хотелось закричать ей. И все же, сглотнув, он отвел глаза и отошел прочь.
– Нет! – не выдержала Лека. – Нет!
Ты не можешь вот так уйти! Дай мне твоей любви, иначе я просто умру! Неужели ты не видишь, что я просто схожу с ума?
Я брежу тобой! Я не живу! Дай мне жизни!
Она в отчаянии протянула к нему руки.
Резаков, стоявший у окна, быстро обернулся и, отбросив сомнения, устремился к девушке.
– Я не вправе любить тебя. Но я не могу отказаться от этой любви!
Он впился в ее губы страстным поцелуем. Лека почувствовала, что ее душа уносится ввысь. Огюст оторвался от нежных губ и, пронзая ее горящим взором, прошептал:
– Я буду честен с тобой. Ты на краю пропасти. Перед тобой бездна, гибель! Еще можно остановиться, и я уйду. Решай.
Вместо ответа она только крепче обвила его шею.
Глава двадцать вторая
Аделия страстно желала, чтобы ее сестры были счастливы, так же как она. Поначалу Хорошевский вызывал у нее настороженность, которая затем сменилась теплым дружеским участием и душевной привязанностью. За Аполонию теперь можно было не беспокоиться. А вот Лека по-прежнему доставляла головную боль. Когда младшая сестра вырвалась на свободу и зажила отдельно, Аделия долго не могла примириться и ходила с заплаканными глазами. Как можно оставить девочку совсем одну? Это совершенно невозможно. И Аделия по несколько раз в неделю навещала сестру в ее новом жилище, а потом стала наведываться и в «Трущобную кошку». Домой всегда являлась в самых расстроенных чувствах от увиденного. Уж лучше бы она не знала, как живет младшенькая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55