– Изволите любить и жаловать. Вы хотели нового лица, новых впечатлений? Я поспешил исполнить вашу просьбу.
– Как зовут вашего друга? – Хозяйка протянула гостю холеную полную руку, на которой мерно покачивался тонкий золотой браслет. – Вы тоже по медицинской части?
– От медицины у него только фамилия. Хирургическая, в некотором смысле.
– Это как же? – черные брови Бархатовой выразительно выгнулись.
– Резаков. Огюст Резаков, – представился гость и чуть притронулся сухими губами к атласной коже протянутой руки.
– Огюст? – удивленно протянула низким чарующим голосом Матильда. – Вы что, француз? Католик?
– Нет, сударыня, я считаю себя русским и православным. Но мой батюшка был французский граф. К сожалению, его путь и жизненный путь моей матери разошлись.
– Как интересно! – Матильда жестом предложила гостям сесть, позвала горничную и приказала подать угощение.
Завязался разговор. Резаков вел себя странно, можно даже сказать – дерзко.
Он не пытался очаровать хозяйку, не говорил комплиментов. Его шутки были злы, замечания ядовиты и колки. Зачем доктор его привел? Впрочем, он забавен, отличается от других. Пожалуй, его можно оставить при себе для разнообразия.
Иногда среди горы сладостей хочется остренького.
Матильда чрезвычайно удивилась, когда новый знакомый явился через пару дней сам, без приглашения. Правда, она думала о нем, он занимал ее воображение, оставаясь непонятым и загадочным.
– Разве вы не думали обо мне? – довольно развязным тоном спросил Резаков в ответ на ее изумленный взгляд. – Полно, не пытайтесь меня обмануть! Вы думали обо мне, я вам интересен!
– Интересны? О, господин Резаков, вы, однако, чрезвычайно лестного о себе мнения, – ответила Бархатова, стараясь придать своему голосу как можно больше ироничности.
– Конечно интересен. Я не такой, как все. Я не рафинированная заводная кукла мужского пола, поющая приятности для женского уха. Я не несу слащавую чушь и всегда говорю то, что думаю. Я не делаю секретов из своих желаний и намерений, тем более что они совпадают с намерениями иной стороны.
– Вы о ком говорите?
– О вас, Матильда Карловна, о вас.
О ваших тайных чувственных намерениях и влечениях.
Она вспыхнула, и ее лицо приняло неприязненное выражение.
– Вы забываетесь, сударь! Вы слишком многое себе позволяете. Неужели доктор Литвиненко представил меня как легко доступную добычу?
– А, вот и вы находитесь в плену ханжеских представлений! Я вовсе не о том вам толкую, не о вашей репутации и прочей чепухе. Я говорю о вашем теле, о его громком голосе, который призывают вас выплеснуть наружу все то, что кипит и трепещет внутри.
Он приблизился к ней на опасное расстояние. Глаза его смотрели почти не мигая. «Наверное, так смотрят змеи на свою жертву», – подумала Матильда. Но ведь она не кролик, не добыча. До сих пор она сама выступала в роли ловца душ, и вот такой неожиданный для нее оборот. Нельзя сказать, что эта опасная и наглая игра Резакова ей не нравилась. Было и страшно и интересно. Матильда почувствовала, как покалывает кончики пальцев, как кровь приливает к лицу и подгибаются коленки.
– Не смейте так со мной разговаривать, не смейте так рассматривать меня! – вскричала Бархатова, но голос предательски осип от волнения и возбуждения.
– Какой нелепый цвет, он вам не идет, – словно не слыша последних слов, медленно произнес Резаков и дотронулся до тонкой материи на ее округлом плече.
Она отшатнулась от его горячего, прожигающего прикосновения. И не устояла.
Она стала жертвой змея-искусителя, который обвился своим крепким подвижным телом вокруг ее полного пленительного стана. Если бы Матильда была юной девушкой, незнакомой с таинствами плотской любви, она, наверное, сошла бы с ума от такого напора страсти и остроты переживаемых ощущений. Но даже на нее, имеющую опыт и знания секретов телесной любви, Огюст произвел ошеломляющее впечатление. Они вновь и вновь упивались друг другом, и Матильда с ужасом поняла, что Резаков околдовал ее окончательно.
После этого запоминающегося свидания Резаков превратился в частого гостя в доме прекрасной вдовы. Он иногда неделями жил у Бархатовой, не отказывал себе ни в чем и помыкал прислугой как хозяин. Когда угар первой страсти прошел, Матильда вдруг задала себе вопрос: кто этот человек, который считает себя хозяином не только в ее постели, но и во всем доме? Все попытки выспросить у Резакова, чем он занимается, на что живет, кто его родители и прочее, вызывали у молодого человека только тоску и раздражение. Он принимался острить, выбирая мишенью саму хозяйку, ее манеры, гардероб, фигуру или лицо. Матильда никак не могла взять в толк, что это за новый способ ухаживания – говорить всякие гадости? Когда она все же попыталась урезонить любовника, указав на некоторую несуразность его поведения, он тотчас же вскочил и с искаженным от ярости лицом выбежал вон.
Матильда потеряла дар речи. Этим же вечером у нее началась мигрень. По первому зову явился доктор Литвиненко.
– Давненько, давненько мы с вами не виделись, – вкрадчиво произнес доктор, мягко ступая по пушистому ковру спальни. – Я рад и не рад одновременно. Видеть вас одно наслаждение, но вот видеть вас, когда вы хвораете, мне как доктору весьма прискорбно. Я надеюсь, что наш общий знакомый рассеял вашу хандру?
– Он сбежал, мы повздорили, – вздохнула Матильда.
С Литвиненко у нее сложились достаточно откровенные отношения, – Что он за человек, доктор, скажите мне?
Матильда приподняла холодную повязку, которая прикрывала лоб и лицо.
– Честно говоря, не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55