Густые брови, богатая шевелюра, широкие скулы. Глаза прищурены и пронзительно сверкают, будто и не подернула их смертная пелена. Сердюков охнул и отшатнулся, непроизвольно ощупав себя руками. Никаких видимых перемен не обнаруживалось. Значит, все, что он видит, происходит лишь в его сознании?
Но тут он засомневался. Походив по кабинету, он приказал привести в кабинет злополучного Кондратия.
Мужик вошел и воззрился на следователя с хитрым выражением лица. Он не мог скрыть своего острого желания узнать, удалось ли его колдовство.
– Ну, можешь радоваться, удался твой эксперимент! – бесцветным голосом произнес следователь.
– Не могу уразуметь, о чем толкует ваше благородие! – с лицемерным непониманием пожал плечами Кондратий.
– О чем, о чем! А что ты вытворял у тела покойника, руку мою хватал, подлец, шептал заговоры всякие! – закричал Сердюков, потеряв всякое терпение.
– Смею заметить, не заговор это, а особое заклятие. Оно злую силу собирало, чтобы вам она показалась, сила эта, убийца, то есть.
– Не понимаю, что ты несешь! Как ты мог показать мне убийцу?
– А разве вам никакого видения не было, не узрели вы душегубца, – он помялся, – неким… необычным способом?
– Узрел, черт бы тебя побрал, узрел! – с отчаянием выдохнул Сердюков.
– Позвольте осведомиться, господин следователь, а что вы увидели особенного?
В голосе колдуна уже не было ни тени скоморошества. Сейчас он напоминал доктора, выпытывающего у пациента необычные симптомы.
– Во мне поселился Прозоров, – глухо произнес Константин Митрофанович и сам удивился тому, что сказал подобное вслух.
Казалось, Кондратий удивился. Он озадаченно помолчал и поскреб грязной лапой спутавшуюся бороду.
– Никак, господин маг, ошибочка вышла, не то наколдовали, а?
Следователя стал разбирать нервный смех.
– Погодите, погодите! Не до смеху! Говорил он вам что-нибудь или знаки, может, какие подавал?
– Кто? Покойник?
Следователь снова очень живо вспомнил все сладостные ощущения, которые он испытал рядом с «женой».
Избегая ярких подробностей, он рассказал Кондратию о своих странных видениях.
– Вот видите, ваше благородие! А вы мне не верили! Не верили, что Кондратий на пути к величию, как повелитель зла!
– Да делать-то теперь что с этим, повелитель зла? – застонал следователь.
– Ждать! Ждать! Он сам знак даст, что делать. Он через вас справедливость найдет. Злодеев накажет, душа его и успокоится!
– Так ведь нет убийцы-то! Сам ведь он умер, сам! Никто его не отравлял!
– А слово? Разве слово не яд? И разве измена, предательство не подобны кинжалу для ранимой души и больного сердца?
Сердюков потерял дар речи. Он не предполагал в собеседнике такого осмысленного отношения к человеческой сущности.
– А мне-то теперь, мне самому, что делать?
Ведь я не могу быть и Прозоровым, и самим собой одновременно!
– А ведь не худо, грешным делом, и покойничком побыть в некоторые моменты? – хитро ощерился колдун.
Сердюков непроизвольно порозовел, словно тот подсматривал его сокровенные мысли.
– Вы не волнуйтесь, ваше благородие, худого ничего для вас не будет. Ведь вы не делали плохого Платону Петровичу при жизни, и так он вас и не обидит. Честно говоря, я немного другое предполагал. Но ведь я еще учусь! Совершенству нет предела!
Н он принялся было рассуждать еще о своих потенциальных возможностях укрощения разных сил, но Сердюков уже изнемогал и отослал его прочь.
Через несколько дней, слегка придя в себя от пережитого, он собрался с духом и сам пошел в камеру, где находилась вдова Прозорова. Несчастная, завидев насильника, заскулила точно побитый щенок и пыталась забиться в угол камеры. Это жуткое зрелище поразило Сердюкова, слишком ярок был контраст между роскошной ухоженной рыжеволосой красоткой и этим насмерть перепуганным замученным существом.
– Прошу вас, пожалуйста, не бойтесь меня!
Я не сделаю вам ничего худого! Я сам себя боюсь!
Она продолжала недоверчиво сверкать на него глазами из своего угла, сжавшись там в комок. Следователь отметил, что платье арестантки стало грязным, волосы спутались и висели клочьями.
– Повторяю, не бойтесь, выслушайте меня, мне нужна ваша помощь!
– Разве с вами что-то произошло? Чем же я могу вам помочь, сидя в камере, куда вы же меня и заключили! – ответила Марго.
– Вы знаете, о чем я говорю. Там, в кабинете! Неужели вы думаете, что следователь Сердюков мог опуститься до такого и забыть себя настолько… Я.., который служил верой и правдой государю и отечеству…
Он сбился. Маргарита приподнялась и стала с волнением слушать его.
– Ведь вы тоже видели его, не так ли? – с надеждой произнес Сердюков.
– Кого? – тихо переспросила она.
– Вашего супруга, Прозорова Платона Петровича!
Она испуганно кивнула.
– Вы верите в переселение душ? – спросил следователь.
– Я готова поверить во что угодно, только бы он был бы жив!
– А Гривин, разве вы не любите его?
– Теперь я уже сама ничего в себе не понимаю. – Она поникла головой. – Но тогда, там, это был он! Я не могла его перепутать! Это не могло мне почудиться столь… – она смутилась, – столь явственно. Но ведь этого не может быть, правда?
– Может, у нас галлюцинация? Одна на двоих, пополам, так сказать? – попытался грустно пошутить следователь.
Молодая женщина слабо улыбнулась в ответ.
Сердюков, обескураженный и потерянный, был уже не так противен, как прежде.
–
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75