Мой отец, Нелидов Павел Гаврилович, и Платон Петрович Прозоров были дружны с юности. Они оба хотели перевернуть мир, послужить Отечеству, словом, были окрылены великими мечтаниями. Отец мой был во многих начинаниях талантлив, но как часто бывает с подобного рода людьми, он совершенно не мог определить себе достойное место в жизни и метался из стороны в сторону. Платон Петрович высоко ценил друга, пытался помогать, но отец был горд и не терпел подачек. К этому надо прибавить постоянное безденежье и мучительные поиски достойного жалованья. Сколько себя помню, маман всегда была сильно больна, лечение съедало все наши доходы. Имение Гореловка, доставшееся ей по наследству, было заложено-перезаложено, а затем и продано за долги. Потом матушки не стало, отец и я поселились вместе с маминой теткой в ее доме на Васильевском острове. Бедный папа пристрастился к возлияниям, и дело стало совсем плохо. Конец был ужасный!
Растрата казенных денег банка и.., и пуля из пистолета положила конец его земным мучениям!
Маргарита Павловна замолчала, слезы собирались на ее глазах, но она силилась не плакать.
Молчал и Сердюков, который с подобными историями сталкивался постоянно. Наконец Прозорова продолжила свой печальный рассказ:
– Платон Петрович, когда узнал о несчастье, выплатил отцовские долги, выкупил и продал Гореловку, а деньги были положены в банк на мое имя. Я осталась под присмотром материной тетки Аграфены Тихоновны. Но Прозоров очень жалел меня и часто брал в свой дом. Ну а когда и его супруга, мать Вари, скончалась, он и вовсе решил, что две сироты должны расти рядом. Я училась в частном женском пансионе вместе с Варей.
Я проводила в их усадьбе Цветочное все лето, в их доме на Казанской улице – и Рождество, и Пасху. Когда нам исполнилось по шестнадцать лет, Платон Петрович заказал дочери и мне роскошный гардероб, и мы стали выезжать в свет.
– И все эго время вы были дружны с Варварой Платоновной?
– Конечно, мы были как сестры. Но я понимаю, о чем вы хотите спросить. Хотя никто никогда не обращался в доме со мной как с бедной приживалкой, я знала свое место. Я везде сопровождала Варю, я была ее близкой, единственной подругой, с которой она могла обсуждать свои девичьи тайны. Но я всегда оставалась в тени, в тени Вари.
– И вам не было обидно, вы не испытывали унижения?
– Может, и бывало нечто подобное, но ведь лучше Вари стать невозможно, – мягко заметила вдова.
– Отчего же невозможно? – Следователь недоуменно поднял белесые брови.
– Вы ведь видели ее, даже теперь, в инвалидной коляске, она все еще хороша. А тогда это было само совершенство природы. Удивительное лицо, какое-то невероятное смешение кровей!
Их роду достались чуть раскосые глаза и широкие скулы, темные жесткие густые волосы. Платону Петровичу это придает, – она сбилась и поправилась, – придавало некоторую резкость чертам.
А Варе – особую выразительность, если хотите, загадочность. Мужчины просто разум теряли.
Рядом с ней все блекло. К этому надо добавить ум, острый язык, легкую подвижную высокую фигурку и…
– И огромное наследство, миллионы, не так ли?
– Да, Варвара должна была наследовать дело своего отца, все его капиталы, галантерейные фабрики в Петербурге и Москве, мастерские в Цветочном, само Цветочное, дом в Петербурге на Казанской улице.
– А теперь наследовать будете так же вы, как законная супруга, и ваш годовалый сынок Николай? – осторожно уточнил Сердюков.
– Да, муж изменил свое завещание сразу после рождения Коли.
– Вероятно, ваши взаимоотношения с Варварой изменились после того, как вы стали женой ее отца, да и к тому же матерью нового наследника?
– Я мало виделась с ней последнее время. Варя и ее муж, почти не выезжая, жили в Цветочном.
– Давайте все же вернемся в тот день, когда с Варей произошло несчастье. Ведь это было накануне ее свадьбы?
– Да, Варя и Дмитрий Иванович, ее жених, поехали в тот день верхом. Лошадь понесла, Варя не удержалась в седле и упала.
– Но Варвара Платоновна великолепная наездница, как могла она не удержать отлично выезженную лошадь?
Маргарита Павловна пожала плечами:
– Я плохо езжу верхом. Не знаю. Рядом было много других гостей, все видели, что она не удержалась и упала на камни в овраг. Ужасно!
Прозорова вздохнула и стала глядеть в мутное окно, точно припоминая те события.
– А что за крупиночки вы получили как раз накануне от человек по имени Кондратий?
Вдова повернулась к собеседнику с недоумением на лице.
– Ну, те самые, которые должны были помочь вам одолеть ваших врагов?
– Помилуйте, господин следователь, вы верно авантюрных романов начитались! – воскликнула Прозорова.
– Никак нет, вот, извольте видеть, и сам ваш помощник. – И в кабинет по приказу следователя снова ввели мужика.
Маргарита Павловна безучастно посмотрела на свидетеля и произнесла:
– Да, я знаю его. Это крестьянин Кондратий. Он больной человек, он сумасшедший, его лечить надо.
Кондратий хитро смотрел вокруг, кивал головой и смущенно мял руки. На требование Сердюкова повторить рассказ о колдовстве, он испуганно замычал:
– Соль, только соль.
Но присутствие Кондратия все же, вероятно, очень взволновало Прозорову, как ни старалась она казаться невозмутимой. Она заявила, что ей дурно от духоты, и ее отправили в камеру.

Глава вторая

Железная дверь с грохотом захлопнулась. Конвоир глянул в глазок и зашагал прочь. Оказавшись одна в камере, Маргарита присела на железную, привинченную к полу кровать и обхватила голову руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75