Я по-прежнему буду вашим доктором, пока не появится ребенок. А дальше вы решите, вернетесь вы к родителям или будете пытаться строить жизнь самостоятельно. Возможно, для вас найдется работа в клинике, нелегкая, но она позволит вам жить и кормить ребенка. Если вы не сможете его растить, я распоряжусь, и его определят в приличный приют. Решайте!
– Да, конечно, да! Я пропала бы без вас!
Она бросилась на шею лекарю, он легонько потрепал ее по русой голове и вздохнул. Ну почему его опасения насчет князя оправдались!
Через несколько дней Надя жила уже совсем в другом месте, в малюсенькой дешевой квартирке. Две присланные доктором женщины помогли устроиться на новом месте. Надя крепилась, но слезы обиды и отчаяния то и дело подступали к горлу. С горечью, устраиваясь на новом месте, она вспоминала, как начиналась их совместная, кажущаяся райской, жизнь с Верховским. Воспоминания терзали душу. Никогда не могла она себе представить, что память способна приносить столько мучений. Вот тут гуляли… Тогда стояли и целовались.., а этот взгляд.., прикосновения, от которых пробирает дрожь… А просыпаться одной, по привычке ища любимого рядом! И больше не будет ничего, да и то, что было, обман, игра! Нет, гнать прочь прошлое, запретить себе возвращаться туда! Надо жить настоящим!
В один из дней Надя зашла к доктору. Он встретил ее со странным выражением лица.
– Мадемуазель, прошу вас быть как можно спокойней! Вам нельзя волноваться! На адрес клиники из России пришло вот это. – И доктор протянул ей телеграмму. Она пришла от Верховского. Он искал Надю и просил доктора сообщить в Петербург, если ему известно что-либо.
Надя прочитала телеграмму и хотела что-то сказать доктору, но не успела. Лицо ее позеленело, и она упала замертво.
Глава двадцатая
После исчезновения дочери супруги Ковалевские замкнулись в своем мирке, не принимали гостей и сами не делали визитов. В свете посудачили по поводу странных событий, но так как ничего ровным счетом известно не было, то история сия вскоре перестала интересовать любителей жареного. Роев теперь почти не появлялся в доме, что чрезвычайно огорчало Катерину Андреевну. Несмотря на перенесенные переживания, она по-прежнему продолжала оставаться красавицей, правда, красота ее стала иной, может быть не столь чувственной. Зато ее муж резко постарел, его мучили постоянные хвори, частенько, охая и держась за грудь, он лежал на диване, позволяя жене подносить очередную порцию пилюль и капель. О дочери они старались не говорить, не потому, что прокляли или возненавидели ее за обман и побег. Наоборот, их любовь к своей единственной девочке стала еще сильней. Ничего бы не пожалели несчастные родители за то, чтобы она вернулась под крышу родного дома, что бы с ней ни стряслось. Ужасная боль терзала обоих. Каждый мучился про себя, боясь собственными стенаниями усугубить страдания другого. Семейная драма их очень сблизила. На закате жизни потеплели чувства, затрепетала нежность. Катерина Андреевна вдруг как будто очнулась от дурного сна, но милый Вася был уже не тот, увы, годы брали свое!
Иногда Василий Никанорович выходил из дому, пройтись, если стояла хорошая погода.
Иной раз на Троицкой улице Ковалевские сталкивались с Роевым, и всякий раз эти встречи неприятно и болезненно переживались обеими сторонами. И отчего он до сих пор не переменит квартиру?
А Роев, и сам не зная почему, все цеплялся за осколки разбитой мечты. Правда, потихоньку и он стал приходить в себя. Поначалу, после пережитого, он и смотреть не хотел в сторону женского пола. Но молодость и жизнелюбие здорового мужчины брали свое. Он стал появляться в обществе, завел новые знакомства, барышни и их мамаши стали приглядываться к потенциальному жениху. Тем более что карьера Владимира Ивановича двигалась успешно. Он ушел с головой в работу, проявляя чрезвычайное усердие и работоспособность, был на прекрасном счету у начальства. Словом, глядя на него со стороны, никто бы и не подумал, о, том, что совсем недавно этот преуспевающий молодой человек держал в руках пистолет и думал стреляться от несчастной любви. Экая глупость приходит иногда в голову даже очень здравомыслящим людям!
В один из погожих солнечных дней, которые так редко случаются в Северной Пальмире, Василий Никанорович решил в кои-то веки пройтись, размять кости. Горничная, подавая шляпу, что-то пробурчала, хозяин не расслышал. Зато проходившая мимо жена поняла слова горничной. Любимая шляпа Ковалевского превратилась в бесформенное гнездо, и впору было отдать ее старьевщику. Катерина Андреевна хотела напуститься на девку, как та смеет, но передумала, повертела старую вещь в руках и заявила мужу, что и впрямь пора обзавестись обновой.
– Что я, юнец с Невского, в модных шляпах щеголять! – с досадой запротестовал супруг.
– Вот именно, что не юнец! Ты человек солидный и должен выглядеть пристойно!
Супруги попрепирались немного, и Ковалевский сдался. Однако ж твердо заявил, что обнову выберет сам, без всяких там новомодных штучек, которые так любила жена.
И вот, обремененный этой нелегкой задачей, Василий Никанорович решился не ехать в экипаже, а пройтись пешком, разглядывая головные уборы прохожих, дабы определиться еще до прихода в магазин. А то известное дело!
Придешь, приказчики окружат, голову задурят, всучат черт знает что!
Разглядывая лица людей, идущих по тротуару и едущих в колясках и экипажах, Ковалевский вздрогнул. Пригрезилось! Не может быть!
Верховский! Ну да, собственной персоной!
И куда же это он направляется? Помилуй Бог, тоже в шляпный магазин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70