Мне, признаюсь, стало как-то не по себе, а тут еще,
на беду, стоявший рядом темнокожий делегат Индии, которого мучил
насморк, полез в карман за платком. Как впоследствии убеждал меня
пресс-секретарь Футурологического общества, примененные средства
были необходимыми и гуманными. Охрана вооружена автоматами
большого калибра, но малой пробойной силы, такими же, как у
охраны пассажирских самолетов, и посторонние ничем не рискуют -
не то что раньше, когда пуля, уложив террориста, прошивала еще
пять-шесть ни в чем не повинных людей. И все же не слишком
приятно, когда сосед, изрешеченный пулями, падает к вашим ногам,
даже если это обычное недоразумение, которое исчерпывается путем
обмена дипломатическими нотами.
Впрочем, вместо того чтобы рассуждать о гуманной баллистике,
мне следовало бы объяснить, почему я так и не успел просмотреть
материалы конгресса. Во-первых (подробность малоприятная),
пришлось спешно менять окровавленную рубашку; к тому же завтракал
я, вопреки обыкновению, не у себя, а в гостиничном баре. С утра я
привык есть яйца в мешочек, а гостиница, где можно получить их
прямо в постель целехонькими, с нерастекшимся желтком, пока не
построена. Дело тут, разумеется, в непрестанном разрастании
столичных отелей. Если от кухни до номера полторы мили, ничто не
спасет желток от взбалтывания. Как я слышал, эксперты "Хилтона",
занимавшиеся этой проблемой, единственным выходом признали
сверхзвуковой лифт, но sonic boom - грохот при прохождении
звукового барьера - в замкнутом пространстве отеля привел бы к
разрыву барабанных перепонок. Конечно, кухонный автомат мог бы
доставлять прямо в номер сырые яйца, которые у вас на глазах
автокельнер варил бы в мешочек, но отсюда недалеко и до
собственного курятника в номере. Вот почему утром я пошел в бар.
Девяносто пять процентов обитателей гостиниц составляют ныне
участники конференций и съездов. Гость-одиночка,
турист-индивидуалист без опознавательной карточки на лацкане и
без портфеля, распухшего от ученых бумаг, стал редок, как черный
жемчуг. Одновременно с нашим конгрессом в Костарикане проходила
конференция молодых бунтарей группировки "Тигры", конгресс
Ассоциации Издателей Освобожденной Литературы, а также Общества
филуменистов. Обычно делегатам-коллегам достаются соседние
номера, но мне, в знак особого уважения, дирекция выделила
апартаменты на сотом этаже, поскольку здесь имелся пальмовый сад
с женским оркестром, исполнявшим концерты Баха; попутно
оркестрантки совершали коллективный стриптиз. Без этого я,
пожалуй, мог бы и обойтись; к сожалению, свободных номеров уже не
было - пришлось довольствоваться тем, что дают. Едва я уселся в
баре, как широкоплечий курчавобородый сосед (по его бороде я мог,
не хуже чем по меню, прочитать, что он ел на прошлой неделе)
сунул мне прямо в нос массивную, с окованным прикладом,
двустволку и, радостно гогоча, осведомился, какого я мнения о его
папинтовке. Я не понял, о чем он, но предпочел не показывать
виду. Молчание - лучшая тактика при случайных знакомствах. И
правда, он тут же с готовностью объяснил, что скорострельный
двуствольный штуцер с лазерным прицелом - идеальное оружие для
охоты на Папу Римского. Болтая без удержу, он достал из кармана
помятую карточку; на снимке он изготовился к выстрелу - мишенью
служил манекен в круглой шапочке, какие носят кардиналы и Папы.
Бородач, по его словам, как раз достиг своей лучшей формы и
отправлялся в Рим на церковные торжества, чтобы застрелить Его
святейшество на площади Святого Петра. Я нисколько ему не
поверил, но он, не умолкая ни на минуту, показал мне: авиабилет,
карманный требник и памятку для американских паломников, а также
пачку патронов с крестообразной головкой. Из экономии билет он
взял лишь в одну сторону, не сомневаясь, что разъяренные
пилигримы растерзают его на куски. Мысль об этом, похоже,
приводила его в превосходное расположение духа.
Сперва я решил, что передо мною маньяк или профессиональный
экстремист-динамитчик, каких в наше время хватает. Ничуть не
бывало! Захлебываясь словами и поминутно сползая с высокого
табурета - ибо его двустволка то и дело падала на пол, - он
объяснял мне, что сам-то он истовый, правоверный католик; тем
большей жертвой будет с его стороны эта операция ("операция П",
как он ее называл). Нужно взбудоражить совесть планеты, а что
взбудоражит ее сильнее, чем поступок столь ужасающий? Он, мол,
сделает то же, что Авраам, согласно Писанию, хотел сделать с
Исааком, только наоборот: не сына ухлопает, а отца, к тому же
святого, и явит тем самым пример высочайшего самоотречения, на
какое только способен христианин. Тело он обречет на казнь, душу
- на вечные муки, а все для того, чтоб открыть глаза
человечеству. "Ну, ну, - подумал я, - не многовато ли развелось
желающих открыть нам глаза?" Его филиппика не убедила меня, и я
пошел спасать Папу, то есть сообщить кому-нибудь об "операции П";
но Стэнтор, который встретился мне в баре на семьдесят седьмом
этаже, даже не выслушал меня до конца и, в свою очередь,
рассказал мне, что в подарках, преподнесенных недавно Адриану XI
делегацией американских католиков, оказались две бомбы с часовым
механизмом и бочонок, наполненный не вином для причастия, а
нитроглицерином. Равнодушие Стэнтора стало понятнее, когда я
узнал, что экстремисты прислали в посольство уже целую ногу -
неизвестно лишь чью.
1 2 3 4 5 6 7