Затем протянул ко мне руку.- Ну?
Чего ты так смотришь? Давай, не бойся.
- Я вас вовсе не боюсь,- ответил я и положил бритву ему
на ладонь. Он подбросил ее вверх, поймал и задумчиво посмотрел
на меня.
- Меня? - проговорил он.- С чего бы это?..
Он повесил пиджак на ручку двери, заправил вокруг шеи
полотенце и принялся намыливать лицо. Я постоял некоторое время
позади него, сделал несколько шагов туда-обратно и наконец
уселся на край ванны. Он не говорил ни слова, словно был один.
Его спина была знакома мне вроде бы лучше, нежели лицо,
которое изменила растительность. Я наклонился, и тогда заметил
тонкий, сложенный в петлю ремешок, который высовывался из-под
ванны. От неожиданности я даже вскочил на ноги. Ну конечно, это
был шпион с фотоаппаратом! Я с трудом расслабил мышцы, сел и
какое-то время ждал, когда он заговорит. "Подослан,- думал я.-
Подослан, чтобы... Чтобы что? Увидим... Сейчас он за меня
возьмется".
Молчание затянулось, стало неприятным.
Я хотел пустить воду в ванну, мне нужен был этот шум, но
это могло выдать мою слабость. Я касался пола только мысками
ног, и, как это нередко бывает в таком неудобном положении,
левая нога у меня начала трястись, и тряслась все сильнее и
сильнее, пока не впала в некий свойственный ей самой ритм.
- Вы... давно? - спросил я словно бы нехотя, глядя ему в
спину.
В зеркале были видны намыленные щеки, глаз его я не
видел. "Ответит, когда дойдет до уха",- решил я. От уха он,
однако, перешел к подбородку, а я так и не услышал ни слова.
- Вы давно здесь? - спросил я еще раз.
- Дальше,- сказал он, не прекращая скрести под
подбородком.
- Что - дальше? - спросил я, сбитый с толку, но он не
соизволил даже ответить. Склонившись над умывальником, он
небрежно споласкивал лицо.
Водяные брызги долетели даже до меня.
- Осторожнее. Вы брызгаете,- сказал я.
- Тебе это не нравится? Так можешь идти.
- Я здесь обосновался первым.
Он одним глазом глянул из-под складок полотенца.
- О? В самом деле?
- Да.
Он швырнул полотенце на пол и, протянув руку за пиджаком,
бросил мне:
- Обед был?
- Не знаю.
- Впрочем, сегодня без мяса,- пробормотал он так, словно
обращался сам к себе. Затем поправил одежду, отряхнул рукав и,
подтянув штаны, добавил: - Хоть бы картошки жареной дали, а то
наверняка снова каша. Вечно эта каша. Жареного бы чего-нибудь,
чтоб им пусто было, попробовать.
Затем мельком посмотрел на меня.
- Ну, ты начинаешь, или как? А то я пойду.
- Что я должен начинать?
- Не прикидывайся. Старо.
- Я не прикидываюсь. Это вы прикидываетесь.
- Я? - удивился он.- В чем, например?
- Вы знаете, в чем.
- Так можно без конца,- рассудил он неохотно. Потом
внимательно присмотрелся ко мне. У меня не осталось никаких
сомнений. Последний раз я его видел, когда он фотографировал
секретные документы в сейфе.
- Штатник? - медленно произнес он.- А почему? Очередь на
мундирники, да?
- Какой штатник?
Он подошел ближе и посмотрел на мою ногу. Она
заинтересовала его.
- Стукач,- решил он наконец.
- Что? Кто?
- Ты!
- Я? Может, вы будете, наконец, говорить вразумительно?
Никакой я не штатник и не стукач.
- Нет? Тогда откуда ты? Из выплюйницы?
- Какая выплюйница?
- Тогда откуда? Из ниоткуда? И чего ты хочешь?
- Ничего. Это вы чего-то хотите.
- Да-а?
Он прошелся два раза по ванной от стены к стене, засунув
руки в карманы, от двери искоса посмотрел на меня, наконец
остановился и сказал:
- Ну, хорошо, хватит. Допустим, что я ошибся. А ты не
шифролаз случайно?
- Нет.
- Сороковуха?
- Я не знаю, о чем вы говорите.
Он протяжно свистнул.
- Ладно. Не верю, но ладно. Мне-то что за дело? Ну, лезь
сам в дерьмо. Так, говоришь, ты миссийщик?
Я колебался, не зная, что сказать.
- Я не вполне понимаю, о чем вы говорите,- начал я,- но
если речь идет о моей миссии...
- Та-а-ак,- протянул он.- Инструкцию получил?
- Получил, но...
- Испарилась?
- Да. Вы, может, знаете, что...
- Погоди.
Он наклонился, достал из-под ванны фотоаппарат в футляре
и, усаживаясь осторожно на биде, извлек из-под крышки футляра
бисквит.
- Мясной рулет с обеда,- пояснил он с полным ртом.
Несколько крошек упало ему на грудь.- Занимаюсь
самопожертвованием, как видишь. Хочешь, значит, знать, что тут
делается?
- Хочу.
- Священник был?
- Был.
- Лилейная белизна?
- Извините?
- А, еще нет! Хорошо. Как будто бы восьмидесятка.
Он примеривал какую-то мысль к моей непрерывно трясшейся
ноге, внимательно вглядываясь в нее, не переставая жевать. При
этом кончиком языка он не давал упасть с губ наиболее крупным
крошкам.
- После старика,- заключил он наконец.- А жирного тебе
уже подсовывали? Пухляк, отъевшийся! Можешь не говорить: по тебе
видно. А тик - это явно после старика.
Он ткнул пальцем в футляр фотоаппарата.
- Не голоден? Хочешь?
- Спасибо.
Казалось, он даже не слушал, что я ему отвечаю, поудобнее
усаживаясь на стульчаке, умудряясь не задеть крестцом торчавшие
сзади краны. Его движения были сноровистыми и рассчитанными,
словно он полжизни просидел на унитазах.
- Храпа,- сказал он с какой-то тоской,- насмотрелся, а?
Кожа синеет, бородавочки в парочки... Затем струпья живой
изгородью, темно, смутно, мутно, а ты - как авгур какой-то,
ломающий голову над чихом! Кустиком в ухе, холера, говорит, а ты
и так, и сяк, складываешь, раскладываешь - и ничего не
понимаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78