..
- Космических?
- Если бы! Ох, прошу извинить... не знаю, к сожалению,
звания...
- Ничего, это не важно.
- Понимаю. Можно толковать о "наижесточайших карах", имея
под рукой столько эффективных приспособлений, благодаря коллегам
из Турции... Но ведь, вдобавок ко всему, тайный брат Малькус
направо и налево распускает слухи о том, что он расшифровал
Библию. Вы понимаете, что это означает?
- Богохульство,- предположил я.
- С богохульством Всевышний справится как-нибудь сам, это
для него не впервой. Речь идет о целом учении! Теологические
основы теории святого отступничества.
- Хорошо,- нетерпеливо перебил я его.- Давайте перейдем к
фактам. Этот тайный брат Малькус... Как все это выглядит? Но,
ради Бога, самую суть.
- Слушаюсь. О том, что брат Малькус триплет, было
известно давно - способ, которым при пении псалмов... Ну,
понимаете, брат Альмугенс должен был иметь с ним дело... мы
подсунули ему нескольких штатских... он, лежа крестом, подавал
знаки... ну, нарушение параграфа четырнадцатого... а при
квартальном обыске в ризе его офицера-исповедника были
обнаружены вшитые двойные перекрученные серебряные нити.
- Нити? А зачем, собственно?
- Ну как же... для экранирования подслушивающего
устройства. Я лично вел следствие среди причащающихся...
- Благодарю,- сказал я,- пожалуйста, достаточно. В общих
чертах я сориентирован. Вы можете идти.
- Но ведь я только начал...
- До свидания, брат.
Монах выпрямился, вытянул руки по швам и ушел. Я остался
один. Итак, религиозные обряды вовсе не были побочным,
дополнительным занятием, чем-то, предназначенным для траты
свободного времени, но выполняли роль оболочки нормальной
служебной деятельности.
Я посмотрел на мертвого. Палец его задрожал еще сильнее.
Я невольно приблизился к гробу. "Надо бы уходить, пожалуй",-
подумал я. Но рука, которую я держал в кармане, внезапно
выскользнула оттуда и легла на кисть старичка. Это прикосновение
было почти мгновенным, но оставило у меня в памяти след ощущения
его холодной, иссохшей кожи. И при этом его мизинец, задетый
кончиками моих пальцев, оказался у меня в руке.
Инстинктивно я разжал пальцы - и он покатился между
складками знамени, и лег там, как маленькая колбаска. Я не мог
его так оставить, поднял упавший мизинец и поднес к глазам.
Сделан он был вроде бы из губки, на нем были нарисованы
морщины, имелся даже ноготь. Протез? До меня донеслись звуки
шаркающих шагов. Я спрятал эластичную вещицу в карман.
В часовню вошло несколько человек.
Они несли венок. Я отступил за колонну. На венке
поправляли траурные ленты с золотыми буквами. У алтаря появился
священник. Прислужник поправлял его одеяние. Я оглянулся. Прямо
за моей спиной, рядом с барельефом, изображавшим отступничество
святого Петра, виднелась узкая дверь. За ней оказался
коридорчик, сворачивавший налево. В конце его перед чем-то вроде
обширной ниши с тремя ведущими вверх ступенями сидел на треногом
табурете монах в рясе и деревянных сандалиях. Негнущимися,
покрытыми мозолями пальцами он переворачивал страницы требника.
При моем приближении он поднял на меня глаза. Он был очень стар,
с бурым, как земля, пятнышком на лысом черепе.
- А что у вас там? - спросил я и указал на дверь в
глубине ниши.
- А-а? - прохрипел он, приставляя ладонь к уху.
- Куда ведет эта дверь? - крикнул я.
Я наклонился над ним. Блеск радости понимания оживил его
помятое лицо.
- Нет, любезный. Никуда. Это келья отца Марфеона,
отшельника нашего.
- Что?
- Келья, любезный...
- А можно к этому отшельнику? - спросил я ошеломленно.
Старец отрицательно покачал головой.
- Нет, любезный, нельзя. Отшельник же, любезный...
Секунду поколебавшись, я поднялся по ступенькам и отворил
эту дверь. Предо мной предстало нечто вроде темной, сильно
захламленной передней. Повсюду валялись пустые пакеты, засохшая
шелуха от лука, пузырьки, резиночки - все это, перемешанное с
бумажным мусором и обилием пыли, почти сплошь покрывало пол.
Лишь посередине был проход, вернее, ряд проплешин, куда
можно было поставить ногу, который вел к следующей, словно бы из
сказок, из неотесанных бревен, двери. Проследовав по проходу
среди мусора, я добрался до нее и нажал на огромную, железную,
изогнутую ручку. Сначала я увидел и услышал торопливую возню,
громкий шепот, а затем глазам моим в полумраке помещения, едва
освещенного низко горевшей, словно она стояла на полу, свечой,
представилось беспорядочное бегство каких-то личностей, жавшихся
по углам, на четвереньках вползавших под край стола, под нары.
Один из пробегавших задел свечу, и наступила кромешная тьма,
полная сварливого шепота и пыхтения. В воздухе, который я набрал
в легкие, стояла удушливая вонь немытых человеческих тел. Я
поспешно отступил к двери.
Старый монах, когда я проходил мимо, поднял глаза над
молитвенником.
- Не принял отшельник, а?
- Он спит,- бросил я на ходу.
Меня догнали его слова:
- Как кто в первый раз приходит, так всегда говорит, что
спит, а вот как во второй раз, то надолго остается.
Возвращаться я был вынужден через часовню. Панихида,
видимо, уже состоялась, поскольку гроб, флаги и венки исчезли.
Мессу тоже отслужили. На слабо освещенном амвоне стоял
потрясавший руками священник. На его груди под парчой
вырисовывалась квадратная выпуклость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78