Я еще стоял над картой, парализованный страхом, но уже не видел ее.
Дверь была прямо против меня; она была приперта ящиками и придвинутым к
ним шкафчиком. "Это кой-нибудь автомат", - подумал я, хотя ни одного
автомата перед этим в комнате не было и он не мог войти незаметно для
меня. Кожа на шее и спине стала горячей ощущение тяжелого, неподвижного
взгляда становилось невыносимым. Не отдавая себе в этом отчета,
инстинктивно втягивая голову в плечи, я все сильнее опирался на стол,
который начал медленно ползти по полу. От этого движения я пришел в себя.
Я стремительно обернулся.
Позади никого не было. Только зияло чернотой большое полукруглое
окно. Но странное ощущение не исчезало. Эта темнота смотрела на мена,
бесформенная, огромная, безглазая, не имеющая границ. Ее не освещала ни
одна звезда. Я задернул шторы. Я не был на Станции еще и часа, но уже
начинал понимать, почему у ее обитателей появилась мания преследования.
Инстинктивно я связывал это со смертью Гибаряна. Я знал его и думал до сих
пор, что ничто не могло бы помутить его разум. Теперь эта уверенность
исчезла.
Я стоял посреди комнаты у стола. Дыхание успокоилось и а чувствовал,
как испаряется пот, выступивший у меня на на лбу. О чем это я только что
думал? Ах да, об автоматах. Странно, что я не встретил ни одного из них ни
в коридоре, ни в комнатах. Куда они все подевались? Единственный, с
которым я столкнулся, да и то на расстоянии, принадлежал к системе
обслуживания ракетодрома. А другие?..
Я посмотрел на часы. Пора идти к Снауту.
Коридор был освещен слабо. Я прошел две двери и остановился у той, на
которой виднелось имя Гибаряна. Я нажал ручку. У меня не было намерения
заходить туда, но ручка поддалась, дверь приоткрылась, щель мгновение была
черной, потом в комнате вспыхнул яркий свет. Теперь меня мог увидеть
каждый, кто шел по коридору. Я быстро юркнул в комнату, бесшумно, но с
силой захлопнул за собой дверь и сразу же обернулся.
Я стоял, касаясь спиной двери. Комната была больше той... моей.
Панорамное окно на три четверти было закрыто несомненно привезенной с
Земли, не относящейся к снаряжению Станции занавеской в мелкие голубые и
розовые цветочки. Вдоль стен тянулись библиотечные полки и стеллажи,
покрытые серебристо-зеленой эмалью. Содержимое их, беспорядочно вываленное
на пол, громоздилось между креслами. Прямо передо мной, загораживая
проход, валялись два стула, наполовину зарытые в кучу журналов,
высыпавшихся из разорвавшихся папок. Растерзанные книги были залиты
жидкостями из разбитых колб и бутылок такими толстыми стенками, что было
непонятно, каким образом они разбились, даже если упали на пол с большой
высоты. Под окном лежало перевернутое бюро с разбитой рабочей лампой на
выдвижном кронштейне; рядом валялась табуретка, две ножки которой были
всажены в наполовину выдвинутые ящики бюро. Пол был покрыт слоем карточек,
исписанных листков и других бумаг. Я узнал почерк Гибаряна и наклонился.
Поднимая листки, я увидел, что моя рука отбрасывает две тени.
Я обернулся. Розовая занавеска пылала, как будто подожженная сверху,
четкая полоса голубого огня стремительно расширялась. Я отдернул
занавеску, и в глаза ударило пламя гигантского пожара, который занимал
треть горизонта. Волны длинных густых теней стремительно неслись к
Станции. Это был рассвет. Станция находилась в зоне, где после часовой
ночи на небо всходило второе, голубое солнце планеты.
Автоматический выключатель погасил лампы, и я вернулся к разбросанным
бумагам. Перебирая их, я наткнулся на краткий план опыта, который должен
был состояться три недели назад. Гибарян собирался подвергнуть плазму
действию очень жесткого рентгеновского излучения. По тексту я понял, что
план предназначен для Сарториуса, который должен был провести эксперимент,
- у меня в руках била копия.
Белые листы бумаги начинали меня раздражать. День, который наступил,
был не таким, как прежний. Под оранжевым небом остывающего солнца
чернильный океан с кровавыми отблесками почти всегда покрывала
грязно-розовая мгла, которая объединяла в одно целое тучи и волны. Теперь
все это исчезло. Даже профильтрованный розовой тканью занавески свет
пылал, как горелка мощной кварцевой лампы. Загар моих рук казался в нем
почти серым. Вся комната изменилась, все, что имело красный оттенок,
побронзовело и поблекло, все белые, зеленые, желтые предметы, наоборот,
стали резче и, казалось, излучали собственный свет. Я закрыл глаза и на
ощупь прошел в ванную. Там на полочке нашел темные очки и только теперь,
надев их, мог продолжать чтение.
Это были протоколы проведенных исследований. Из них я узнал, что
океан был подвергнут облучению в течение четырех дней в пункте,
находящемся на тысячу четыреста миль северо-восточнее теперешнего
положения Станции. Это меня поразило, так как использование рентгеновского
излучения было запрещено конвенцией ООН в связи с его вредным действием. И
я был совершенно уверен, что никто не обращался на Землю с просьбой
разрешить подобные эксперименты.
Становилось жарко. Комната, пылающая белым и голубым, выглядела
неестественной. Но вот послышался скрежет, и снаружи на окно наползли
герметические заслонки. Стало темно, затем зажегся электрический свет,
показавшийся мне удивительно бледным.
Однако жара не уходила.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10