– Господин Тихий, я буду обращаться к вам на «вы», – но лишь потому, что так принято. Можно считать установленным, что мозолистое тело рассечено у вас от comissura anterior до posterior, от передней комиссуры (спайки) до задней (лат.)

хотя на черепе нет и следа трепанационного шрама…
– Так я же и говорю, профессор, – перебил я его, – никакой трепанации не было, а было поражение новейшим оружием. Это, наверное, оружие будущего: не надо никого убивать, достаточно подвергнуть вражескую армию дистанционной церебеллотомии. Рассечение мозжечка.

С отсеченным от остального мозга мозжечком любой солдат сразу рухнет на землю, словно парализованный. Так мне сказали в том ведомстве, называть которое я не имею права. Но по случайности я встал к тому ультразвуковому полю боком, или, как выражаются медики, саггитально. Хотя и это не наверняка – тамошние роботы, видите ли, орудуют скрыто, и механизм воздействия этого поля не вполне ясен…
– Неважно, – сказал профессор, глядя на меня своими добрыми, умными глазами сквозь золотые очки. – Внемедицинские обстоятельства нас в данную минуту не интересуют. Что же касается количества сознаний в подвергнутом каллотомии человеке, тут к настоящему времени существуют восемнадцать теорий. Поскольку каждая из них имеет экспериментальное подтверждение, понятно, что ни одна не может быть ни совершенно ошибочной, ни совершенно истинной. Вы не один, но вас и не двое, о дробных числах тоже говорить не приходится.
– Так сколько же меня, собственно, есть? – спросил я удивленно.
– Нет хороших ответов на плохо поставленные вопросы. Представьте себе двух близнецов, которые от рождения только и делают, что пилят двуручной пилой дрова. Они трудятся в полном согласии, иначе не смогли бы пилить: если забрать у них эту пилу, они уподобятся вам в вашем нынешнем состоянии.
– Но ведь каждый из них, пилит он или не пилит, обладает одним-единственным сознанием, – разочарованно заметил я. – Ваши коллеги в Америке, профессор, рассказали мне множество подобных притч. О близнецах с пилой тоже.
– Ну, ясно, – сказал Макинтайр и подмигнул левым глазом; я даже подумал, не рассечено ли и у него что-нибудь. – Мои американские коллеги беспросветно темны, а такие сравнения курам на смех. Эту историю с близнецами, выдуманную одним американцем, я привел нарочно – как пример ошибочного подхода. Если изобразить работу мозга графически, у вас она выглядит как большая буква «Y», поскольку сохраняется единый ствол мозга и средний мозг. Это – основание игрека, а полушария у вас разделены, как его верхняя часть. Понимаете? Интуитивно это можно легко… – Профессор запнулся и вскрикнул, получив от меня удар по коленной чашечке.
– Это не я, это моя левая нога! – поспешно объяснил я. – Извините, честное слово, я не хотел…
Макинтайр понимающе улыбнулся (но в этой улыбке было что-то фальшивое, как у психиатра, всем своим видом показывающего, что сумасшедший, который его укусил, – человек нормальный и симпатичный), встал и отодвинулся вместе со стулом на безопасное расстояние.
– Правое полушарие обычно гораздо агрессивнее левого, это факт, – сказал он, осторожно ощупывая колено. – Вы, однако, могли бы держать ноги сплетенными. Да и руки, знаете, тоже. Так нам будет легче беседовать…
– Я уже пробовал – затекают. А потом, позволю себе заметить, ваш игрек ничего мне не говорит. Где начинается в нем сознание – под развилкой, в развилке, еще выше или – как там еще?
– Совершенно определенно сказать нельзя, – ответил профессор, продолжая покачивать ушибленной ногой и усердно ее массируя. – Мозг, любезнейший господин Тихий, состоит из множества функциональных подсистем, которые у нормального человека взаимодействуют по-разному при выполнении разных заданий. У вас подсистемы самого высокого уровня полностью разъединены и потому не могут взаимодействовать.
– Об этих подсистемах я тоже уже наслышался, разрешите заметить. Я не хотел бы выглядеть невежливым – во всяком случае, могу вас заверить, профессор, что этого не хочет мое левое полушарие, которое сейчас обращается к вам, – но я по-прежнему ничего не знаю. Ведь живу я нормально – ем, хожу, сплю, читаю, только приходится следить за левой рукой и ногой – они затевают скандалы без всякого предупреждения. КТО подстраивает эти фокусы? Если мой мозг, то почему Я ничего об этом не знаю?
– Потому что полушарие, виновное в этом, безгласно, господин Тихий. Центр речи находится в левом полушарии, в височной до…
На полу между нами лежали мотки проводов от разных аппаратов, при помощи которых Макинтайр меня обследовал. Я заметил, что моя левая нога исподволь начинает играть этими проводами. Она намотала себе на щиколотку толстый кабель в черной блестящей изоляции – чему я особого значения не придал – и вдруг, рванувшись назад, дернула кабель, который, оказывается, обвивал ножку профессорского стула. Стул встал дыбом, а профессор грохнулся на линолеум. Я мог убедиться, однако, что передо мною опытный врач и выдержанный ученый; поднимаясь с пола, он произнес почти совершенно спокойно:
– Ничего, ничего. Ради Бога, не беспокойтесь. Правое полушарие заведует ориентацией в пространстве; неудивительно, что оно ловчее в такого рода дедах. Но я просил бы вас еще раз, господин Тихий, сесть подальше от стола, от проводов и вообще от всего. Это облегчит нам беседу и выбор подходящей для нашего случая терапии.
– Так где же мое сознание? – спросил я, сматывая провод с ноги, что давалось мне нелегко – та словно приросла к полу. – Ведь это, казалось бы, я дернул стул, а в то же время у меня не было такого намерения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13