В результате чего определенные мысли и воспоминания выходят в сознание, в то время как другие уходят в глубь подсознания. На собственном опыте ты убедился, что человеческий мозг обладает огромными ресурсами. Из этого материала можно вылепить любую личность, состряпать любой тип человека.
У каждого бывают приступы ярости или ненависти, и, если их культивировать, то можно превратить любого из нас в кровожадного монстра.
А если в жизни человека была хоть одна значительная неудача, то его отчаяние можно развить до невообразимых пределов, и тогда он захочет уничтожить весь мир. Ты понял?
Над твоим мозгом придется сильно потрудиться. Тут понадобятся все мои знания и проницательность. Потом мы стабилизируем твое сознание внезапной интенсивной вспышкой излучениями, оно закрепит привитые тебе мысли, сделав их неотъемлемой частью тебя. Если же я сделаю ошибку и зафиксирую твой мозг в состоянии безумия, то эксперимент провалится.
Наши теперешние исследования будут столь же целенаправленными, сколь предыдущие были интуитивными.
И снова началась игра на нервах. Это были те же психологические пытки, но они давали ощущения не столь хаотичные, как в первый раз, и воздействовали не так мгновенно. Вызываемые ими эмоции почти не беспокоили Джарльза. Он почувствовал какое-то странное единение страха и удовольствия, как будто даже способствующей самоконтролю. При этом он мог сознательно улыбнуться, сознательно выразить свое презрение брату Домасу. Но очень скоро это чувство стало вызывать у Джарльза тревогу. И эта тревога, в свою очередь, повлекла за собой раздвоение личности.
Он не знал, откуда в комнате возникло солидографическое изображение его самого, изображение, говорящее с ним, и с которым он говорил как сам с собой, слыша свой собственный голос, отвечающий ему самому на его же собственный вопрос его же собственными словами.
— Армон Джарльз, есть только космос, состоящий из элементарных частиц, не имеющий ни души, ни цели. Только разум навязывает цель.
— Армон Джарльз, Иерархия олицетворяет собой высшую форму гармонии.
— Армон Джарльз, сверхъестественное и идеализированное имеют нечто общее — они не существуют. Существует только реальное.
Это продолжалось целую бесконечность.
Эти высказывания могли быть взяты из его школьных уроков, выступлений перед прихожанами, устных ответов на экзаменах. Вдруг он услышал, что его голос стал вкрадчивым и нежным.
— Посмотри-ка на меня, Армон Джарльз. Я — это ты. Таким ты будешь, когда увидишь реальность, отбросив сентиментальные мечты. Посмотри-ка на меня! Я, Армон Джарльз, смеюсь над тобой, смеюсь над таким, каков ты есть сейчас.
Этого он сказать никак не мог. Им удалось каким-то образом слепить эту фразу, собрав отдельные слова и выражения и соединив их своим дьявольским мастерством. Нет, этого он сказать никак не мог. Или сказал?
Теперь солидографический Армон Джарльз начал строить ему гримасы. Они могли быть только отражением быстро меняющегося выражения его собственного лица, которое машины Домаса улавливали и усиливали.
Все это было ненавистно Джарльзу, и он закрыл глаза.
Кто-то подошел к нему. На голове укрепили холодный металлический обруч. Оттянув верхнее веко, они приклеили его какой-то липучкой, которая не давала возможности закрыть глаза.
— Мы не хотим мучить тебя, — донесся откуда-то издалека голос брата Домаса. — Боль создаст ядро, вокруг которого ты соберешь свои ощущения и мысли. Это могло бы помочь тебе сохранить индивидуальность. А мы лелеем надежду раскроить твое сознание и разрушить тебя как личность.
Джарльз по-прежнему сопротивлялся, стараясь не смотреть на гримасы своего двойника. Забытые чувства и далекие воспоминания начали возвращаться из потаенных уголков памяти. Они наступали на него четким строем, как хорошо вымуштрованная армия. Однотипные, плоские, приземленные. Мысли, которые составляли основу его сознания и могли помочь в борьбе с этим наваждением, бесследно растаяли.
Наконец ему удалось уцепиться за свое главное убеждение — идею свободы, равенства и ненависти к тирании в любых ее проявлениях. Не смотря ни на что, эта мысль не исчезала. Ей удалось остановить грозные волны, идущие из подсознания.
Снова он испытал сенсорное успокоение и тогда услышал слова брата Домаса.
— Что такое идеализм? Это извращение. Это значит, что ты видишь мир сквозь розовые очки. Приукрашаешь вещи, которые в действительности ничего не стоят. Личности отличаются друг от друга системой ценностей. Если ценности фальшивы, то личность неустойчива.
В который раз он снова оказался в темноте. Его заставили вернуться к борьбе за свободу. Он знал — свобода и равенство прекрасна. Но почему? Почему человек нуждается в них гораздо больше любого животного? Неужели только потому, что он — вершина эволюции? Но быть выше означает только быть более сложным», а что за достоинство в сложности? Почему люди думают, что заслужили свободу и равенство? Почему бы этим прекрасным не быть привилегией избранных?
На этот раз проделанной над ним работы оказалось достаточно. Человеческие достоинства превратились для него в идеалистическую фикцию. Он понял, что никто никому ничем не обязан.
Джарльз неистово пытался восстановить концепции, согласно которым он жил прежде. В былые времена, когда его одолевали сомнения, он искал опору в собственной ненависти к угнетению, но сейчас эти чувства не принадлежали ему. Он больше ничего не ощущал. Сухой и мертвый мир фактов окружил его со всех сторон.
Напрасно он старался вызвать в памяти образы страдающих людей, он сочувствовал и хотел бы помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67