Учился он в школе в Огаревке. Отсюда в гражданскую войну ушел в Красную Армию. И вот теперь Огаревка и Дедилово оказались в полосе наступления нашего корпуса.
Издалека видно было багровое зарево над селом. Когда начался бой за Дедилово, немцы, по своему обыкновению, подожгли его.
- Кирпичных домов у нас много. Может, уцелеют, - негромко сказал мне Грецов.
15 декабря, как только было освобождено Дедилово, мы с Грецовым поехали туда. Михаил Дмитриевич смотрел и не узнавал знакомую улицу. По обеим сторонам ее тянулись выгоревшие изнутри коробки домов. Развалины сменялись черными пепелищами.
- Останови, - сказал Грецов шоферу.
Мы вышли из машины. Михаил Дмитриевич сделал несколько шагов и снял шапку.
- Это и есть мой дом.
Обуглившиеся бревна, потрескавшиеся кирпичи да полуразрушенная русская печь - все, что осталось от постройки. Мелкий снежок уже припорошил угли и золу.
Грецов прислонился спиной к печке и на несколько секунд закрыл глаза. Глядя на него, я подумал, что возле этой печки грелся он, наверное, в те далекие годы, когда был еще мальчуганом.
Вокруг нас постепенно собирались жители. Женщины, старики, дети вылезали из погребов и землянок, где нашли себе временное убежище. Лица у всех худые, изможденные. Одежда старая, порванная. Немцы отобрали не только продукты, но и теплые вещи.
У Грецова не осталось в селе родных, но он внимательно смотрел на людей, надеясь встретить знакомых. Внимание его привлекла сгорбленная старушка с морщинистым лицом.
- Няня! - бросился к ней Михаил Дмитриевич. - Здравствуйте, няня!
Старая женщина не сразу узнала в рослом, затянутом ремнями и уже немолодом командире того ребенка, которого выпестовала когда-то своими руками. А узнав, потянулась к нему, прижалась щекой к его груди. Он обнял ее, поддержал, чтобы не упала. Женщина плакала, не скрывая слез.
В годы войны мы не слишком часто радовали весточками своих родных и близких: бои, напряженная работа. Трудно было выкроить время, чтобы остаться наедине с самим собой.
Но в тот день, когда мы приехали в Дедилово, мне вдруг особенно сильно захотелось побывать в своем родном городе, увидеть мать, жену, детей. Вечером я решил написать письмо им. В комнате, потрескивая, горела лампа, заправленная бензином с солью. За окном хрустел снег под ногами часового.
Закончив письмо, я прилег отдохнуть. Перед глазами вставали дорогие мне лица, нахлынули воспоминания.
Вот немощеная улочка в древнем русском городе Шуе, на которой прошло мое детство. Под окном - старая береза с густой кроной. Я рано научился читать, читал все подряд, что попадалось под руку. Увлекался, как и все мальчишки, Жюлем Верном, Фенимором Купером и Майн Ридом. Заберешься, бывало, на березу, усядешься на толстом суку. Листва надежно скрывает от посторонних глаз. Выйдет во двор дед, поищет меня, позовет и уйдет ни с чем. До самой осени не нашел он моего убежища.
Когда наступали морозы, мальчишки со всей улицы собирались после уроков и гурьбой шли на речку. Катались на льду, играли в снежки. Забавы эти сами собой прекратились, когда в город прибыл пехотный полк. Он разместился в пустовавших корпусах старой фабрики и в других помещениях. Мы, мальчишки, с утра до вечера стали пропадать возле 'казарм. Смотрели, как маршируют по плацу солдаты, как изучают ружейные приемы. Пристроившись к колонне, мы следом за ней маршировали по городу, пели песни вместе с солдатами. Многие из нас смастерили себе деревянные ружья и дома щеголяли солдатскими приемами.
В то время я еще не знал, насколько тяжела была солдатская доля в царской армии. Мы видели только внешнюю, красивую сторону военной службы. Нас пленяли строгий военный порядок, четкий строй, чеканные слова команды. И мы тоже стали «ходить в походы», «штурмовать крепости», разыгрывать «сражения».
В 1916 году я впервые надел военную форму. Служил в кавалерии, окончил учебную команду. А вскоре рухнул царский строй, распалась старая армия. В начале 1918 года я вернулся в родные места. Потом снова простился с матерью: по партийной мобилизации поехал на фронт. В разных частях довелось служить. Памятна служба в 1-й Конной армии...
С тех пор как в первый день войны мы расстались в Одессе, я очень беспокоился о семье. На душе стало легче, когда узнал, что жена сумела вывезти дочерей из прифронтовой полосы. Проскитавшись несколько недель, они добрались до Шуи. Все мои близкие жили теперь там вместе.
Когда главные силы корпуса заняли Дедилово, наши разведывательные отряды подошли уже к селам Житово и Ясная Поляна, намереваясь перерезать шоссе и железную дорогу Тула - Орел. Активные действия разведчиков заставили гитлеровцев откатиться на юг и юго-запад.
При содействии нашего разведывательного отряда бойцы 217-й стрелковой дивизии 50-й армии освободили Ясную Поляну. Разведчики побывали в музее-усадьбе Льва Николаевича Толстого. Вернувшись, с негодованием рассказывали о том, как надругались гитлеровцы над памятью великого писателя. Они содрали со стен редчайшие фотографии Толстого и унесли с собой. В музей приезжал Гудериан. Один из его офицеров захватил для своего начальника в качестве «сувениров» несколько ценных экспонатов. Солдаты, размещавшиеся в усадьбе, топили печки обломками мебели, картинами, книгами из библиотеки Толстого. Работники музея предлагали им дрова, но солдаты смеялись в ответ: «Нам дрова не нужны. Мы сожжем все, что осталось от вашего Толстого». Фашисты осквернили могилу Толстого, поклониться которой приезжали люди со всех концов земли.
Рассказы об этом варварстве вызвали у командиров и красноармейцев новый прилив ненависти к врагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114