Как бы там ни было, а к вечеру план был готов. В общих чертах он сводился к следующему. Под прикрытием обороняющейся 49-й армии моя группа сосредоточивается на левом берегу реки Нары в районе Булычево, Клейменово, Лопасня. Войска передвигаются скрытно, по лесам, и только в ночное время. Второй этап операции - занятие исходного положения на правом берегу реки Протвы. В 12 часов 13 ноября начинает наступление хорошо знакомая с местностью ударная группировка 49-й армии. Она способствует вводу в бой главных сил корпуса. После прорыва обороны противника корпусом, войска 49-й армии расширяют прорыв вправо и влево и прикрывают фланги конно-механизированной группы. На третьем этапе группа развивает успех, выходит в тыл противника, совместно с войсками 49-й армии окружает 13-й армейский корпус немцев и уничтожает его.
Составляя этот план, я исходил из того, что противник перед нами сравнительно слабый. Предполагалось, что пехота легко прорвет его оборону, а конно-механизированная группа разовьет тактический успех пехоты в оперативный.
Жуков ознакомился с моим планом и утвердил его.
- Завтра едем в Москву, к товарищу Сталину. Будьте готовы, - предупредил он на прощание.
В 15 часов 45 минут я подъехал к условленному месту на улице Фрунзе. Пасмурный холодный день близился к концу, наступали ранние осенние сумерки. Вскоре появилась машина Жукова, и я пересел в нее.
Въехали в Кремль через Боровицкие ворота. Небольшой отрезок пути прошли пешком. Шагали молча и быстро. Только в одном месте командующий чуть задержался, показал рукой на круглую яму:
- Авиабомба.
Воронка была большая. Я прикинул на глаз - не иначе как от полутонной бомбы.
Неподалеку от воронки - вход в подземное помещение.
Мы спустились по ступенькам и очутились в длинном коридоре. Справа двери, как в купированном вагоне. Много охраны.
Жуков оставил меня в одном из «купе», а сам ушел, Я снял шинель и фуражку. Разумеется, перед встречей с Верховным Главнокомандующим испытывал некоторое волнение и беспокойство. Осмотрел себя. Вид у меня был не совсем подходящий для такого приема: красноармейская гимнастерка, охотничьи сапоги с отворотами. «Если спросят, почему не по форме одет, отвечу, что форма износилась, - успокаивал я себя. - Да и не очень-то повоюешь сейчас в хромовых сапогах...» Едва успел подумать об этом, как появился секретарь Сталина, поздоровался и повел за собой.
В самом конце коридора - открытая дверь в просторную, ярко освещенную комнату. В дальнем левом углу ее - большой письменный стол. Несколько телефонов. Жуков представил меня Сталину, стоявшему посреди кабинета.
Сейчас, воспроизводя в памяти прошлое, я невольно припоминаю мелкие, на первый взгляд не очень значительные детали, удивившие тогда меня, вызвавшие недоумение.
В те годы много писали о Сталине в газетах, называли его твердым, прозорливым, гениальным - одним словом, на эпитеты не скупились.
Я не видел его с 1933 года. С тех пор он сильно изменился: передо мной стоял человек невысокого роста с усталым, осунувшимся лицом. За восемь лет он постарел, казалось, лет на двадцать. В глазах его не было прежней твердости, в голосе не чувствовалось уверенности. Но еще больше удивило меня поведение Жукова. Он говорил резко, в повелительном тоне. Впечатление было такое, будто старший начальник здесь Жуков. И Сталин воспринимал это как должное. Иногда на лице его появлялась даже какая-то растерянность.
Верховный ознакомился с планом намечаемого контрудара, одобрил его. Выделил для участия в операции группу из трех авиадивизий. Потом были уточнены сроки.
Верховный Главнокомандующий приказал отложить начало наступления на сутки. Оказывается, к контрудару готовилась также действовавшая значительно правее нас армия генерала К. К. Рокоссовского. Операция должна была начаться на обоих участках одновременно, чтобы помешать противнику маневрировать резервами.
Я попросил снабдить корпус автоматическим оружием, мотивируя это тем, что в бою немецкая пехота имеет явное огневое преимущество над спешенными кавалеристами. У немцев много автоматчиков, а у нас на вооружении винтовки. Пользуясь этим, фашисты старались навязать нам ближний бой, наносили чувствительные потери. Наши командиры и красноармейцы, оценив преимущество автоматов, охотились за ними. Трофейных автоматов в корпусе было теперь много, но не хватало трофейных патронов.
Верховный Главнокомандующий поинтересовался, кого мы намерены вооружить автоматами. Я ответил, что хорошо бы иметь в каждом кавалерийском полку эскадрон автоматчиков. А пока автоматов мало, вооружить ими хотя бы по одному взводу в пулеметных эскадронах кавалерийских полков. И добавил, что в конечном счете нужно обеспечить автоматами всех кавалеристов, а из винтовок оставить на вооружении только снайперские.
Кончилось тем, что мне были обещаны полторы тысячи автоматов и две батареи новейших 76-миллиметровых пушек. Пушкам я тоже очень обрадовался, так как материальная часть имевшейся в корпусе артиллерии сильно износилась: сказалась стрельба на предельном режиме, отсутствие запасных частей, длительные переходы по плохим дорогам. Все орудия уже требовали войскового ремонта, часть из них - даже заводского...
Когда я вышел из подземного убежища, на улице стояла глухая темная ночь. Нигде не видно огня. В потемках добрался до выхода из Кремля, разыскал свою машину.
Щелаковский ожидал меня в гостинице ЦДКА. Человек подвижный, горячий, Алексей Варфоломеевич и в обычное время не мог спокойно сидеть на месте, а тут целый день провел в Главном политическом управлении, заходил в ЦК и был, конечно, переполнен впечатлениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114