Мади помолчала, потом проговорила – тихо, но убежденно:
– Я так не думаю, господин мой Гарпогар.
Харр глянул на нее с изумлением и вдруг почувствовал, что кого-то она ему напоминает. Но слишком много женских лиц теснилось в его многогрешной памяти, чтобы вот так, с лета, припомнить – кого.
– Сколько дорог переходил, что вдоль, что поперек, – нигде не видывал, чтобы бабы с богами якшались. Дело женское – мужика привечать-ублажать да себя холить, обратно же ему на погляд. Вон Махиду хоть возьми: с лица, я б сказал… ну да не о том, а то еще наябедничаешь ей по бабьему вашему обычаю. Но ты сочти: на каждой руке у нее по пятку запястий, да на ногах по два, да вокруг ушей обвязки бисерные, на каждой косице шарик смоляной благовонный. Теперь на себя глянь: сирота непривеченная. Или дед твой скуп?
– Иофф не скуп, бережлив он и меня ни к чему не приневоливает. Только не любит, когда я к Махиде захаживаю.
– Ну, ясное дело – ты у нее женскому обряду научиться можешь. И поторапливайся, девонька, потому как хоть и глядеть на тебя любо-дорого, а ведь всякий мужик из вас двоих Махиду выберет. Помрет твой дед, и останешься ты одна, как перст.
Про нетель он уж промолчал, но она и без того вдруг понурилась и сжалась в комочек. Совсем как эта… как ее… младшенькая дочка островного королька-ведуна. Тоже бессчастная.
Острая жалость резанула его по сердцу. Он пригнул голову и стащил с себя ожерелье хрустальное, которое вдруг оказалось столь тесным, что едва-едва голова прошла – не хотело расставаться с хозяином, что ли?
– На-ка, горемычная, – он протянул ей позванивающую нитку, сверкнувшую холодным изумрудным блеском в первом луче злой звезды, только что взошедшей над вечерним городом. – Носи, не кручинься.
Она глядела на него, широко раскрыв ясные свои глаза, как будто не понимала, о чем он говорит. Он покачал головой – ох и бестолковая! – и попытался сам надеть ей бусы на шею. Она замахала маленькими ручками и закурлыкала, как маленький журавлик-подлетыш – «урли-юрли, аорли-маорли…» На другом языке заговорила, что ли?
– Да не кобенься ты! – с досадой проговорил он, уже сожалея о своем благом порыве и опасаясь, что сейчас ворвется разъяренная Махида и перехватит подарок – с нее станется.
Ожерелье упало на смуглые плечики, засветилось по-княжески – все цвета радуги; рыженькая пирль, шарахнувшаяся было прочь от его рук, мгновенно присоседилась на крупной бусине и так яростно заработала крылышками, что по всей хижине шорох пошел. Широко раскрытые глаза Мади стали совсем круглыми, кровь бросилась ей в лицо, отчего оно стало сразу пунцовым; она отчаянно затрясла головой, закусив губы, точно повторяла про себя беззвучное «нет, нет, нет!». А потом вскочила на ноги и резким движением сбросила с себя пирлипель, вошь свою летучую ненаглядную, отчего та мгновенно налилась жгучим светом; все остальные пирли, до того мирно приютившиеся по стенам да углам, из соединства с обиженным родичем тоже разом снялись со своих мест и превратились в маленькие мерцающие облачка, внутри каждого из которых холодно сияло живое ядрышко. Но Мади, не обращая внимания на это светлячковое сонмище, с исказившимся, как от боли, лицом рвала с себя ожерелье, но оно, вместо того чтобы рассыпаться по бусинам, вдруг разомкнулось, скользнуло вниз – не тяжко, как подобало бы звонкому стеклу, а покачиваясь в воздухе, как падает лист осенний отживший; коснувшись земли, оно – колокольцем вперед, точно змеиной головкой – по-сороконожьи побежало по утоптанному полу и, ткнувшись Харру в ноги, замерло, свернувшись кольцом. Пока Харр наклонялся к нему, Мади вылетела вон, сопровождаемая полчищем летучих огней.
– Ну дела, – пробормотал он, пробуя на разрыв замкнувшееся ожерелье нет, держалось прочно, руками было не разъять. Покрутил головой, надел. За годы странствий он научился принимать чудеса как должное и не ломать себе голову над тем, что просто существует, и вся недолга.
Влетела Махида – с большим кувшином и разной снедью в подоле:
– Ты что это с моей Мадинькой сделал, охальник?
– Да ничего. Судьбу я ей предсказал незавидную, так она чуть свою пирлю-мырлю рыжую не прибила.
– Мади?! Быть не может.
– С вами, девками скаженными, все может статься. Она ревниво оглядела постель – не было ли блуда? Успокоилась.
– А то я гляжу – мчится опрометью, меня не примечая, а за ней пирлипели встревоженные заревым облаком… Погоди лапать-то, надо снедь в дом занести да очаг прикрыть, а то все небо тучами обложено, особливо с заката.
Он подождал, пока она соорудит над огнем двускатный шалашик, потом поймал за косы, намотал их на руку и притянул к себе:
– Ты, девка, вот что: любиться любись, а почтения не теряй. А то я тебе напомню, что над тобою нынче не шваль пригородная да лихолетная, а рыцарь именитый. И при любой погоде, учти.
– Ой, да господин мой щедрый, это ж я тебя для раззадору подкусываю…
Проснулись уже по свету. Мелкий нечастый дождик сыпался на толщу листвы над головой без дробного стука, а словно оглаживая зеленый купол мягким речным песочком. Харр прислушался; здесь, внутри, ничего не капало
– Не протечет? – на всякий случай спросил он потягивающуюся Махиду.
– Не-а, – беззаботно откликнулась она. – На загородные дома какие ни попадя деревья не сажают, а только липки. У них, как дождь наклюнется, листья сразу набухают и слипаются – хоть из ведра лей, все нипочем. Лучше навеса зелененого.
– Мелкий… на весь день зарядил, – заметил он.
– Дак и не на один!
– А чего ты радуешься? На двор к очагу тебе вылезать.
– То и радуюсь, что в такую морось ты от меня никуда не намылишься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158