И все-таки было чертовски неуютно. Наконец он не выдержал и обернулся – насколько хватало зоркости, степь была по-прежнему безлюдна. Ну и хорошо. И тут впереди, из-за купы едва начавшего желтеть кустарника, он услышал глуховатый, отрывистый рык.
Чужаку с соседней дороги обязательно почудился бы гибкий пятнистый зверь, вроде тех, что ходят у Аннихитры в упряжи; но он-то прекрасно помнил, что этот совсем не птичий, резонирующий звук исходит из раздутого зоба крайне рассерженного строфиона. Вопрос только: дикого – или уже прирученного?
Позабыв обо всем, что могло еще возникнуть у него за спиной, Харр рванулся вперед, на цыпочках обошел кусты и вытянул шею, приглядываясь. Надо же, и тут повезло: громадная черная птица, лежавшая на затененной проплешине, была запряжена в легкую повозку, уже наполовину загруженную валежником Ага, значит, недалеко и становище. Харр, уже не таясь, подошел и ударом ноги вытряхнул валежник. Строфион глянул на него наглыми красноватыми глазками и отнюдь не благодарственно зашипел. Харр порылся за пазухой и выудил незрелый мякинный орех, сердцевина которого особенно хороша с диким медом. Кинул строфиону. Тот сглотнул подношение, словно муху, и снова зашипел. Харр размахнулся и весьма ощутимо врезал ему по клюву подействовало. Строфион вскочил на ноги и послушно пригнул шею. Харр забрался в повозку, подбирая вожжи, и тут из леса выскочил смерд, вереща испуганно и призывно. Странный смерд, больно раскормленный и опрятный. Другой на его месте бухнулся бы в ноги и головы не подымал, пока знатный караванщик – а уж это-то было заметно по многочисленным галунам на харровой одежде – соизволит удалиться на его убогой таратайке. Но смерд продолжал что-то кричать вслед, зазывно и даже радостно. Харр, не оборачиваясь, натянул поводья и пустил строфиона по старому следу, хорошо различимому по еще не успевшей подняться смятой траве. Эта прочерченная по степной позолоте колея должна была привести его на кочевую стоянку; что это был не город, Харр не сомневался – слишком уж далеко от большой дороги. У междорожного леса городов не ставят. Он, насколько это было возможно, развалился в подпрыгивающей таратайке, принимая позу небрежную и ленивую – по тому, каким его увидят, будет и стол, и постель. Свободною рукой взбил волнистые серебряные кудри, в которых змеилась иссиня-черная, как строфионово перо, приманчивая прядь – меч острый для женских сердец. Мысль при этом невольно обратилась к диковинным чужакам, с таким непостижимым спокойствием, если даже не равнодушием, наблюдавшим за ним с той стороны оврага. И что только…
И тут он разом понял, что именно было в них диковинным.
Это были ряженые. Самые настоящие ряженые, словно перенесенные сюда с княжеского пира в земляном дворце Аннихитры, где ему однажды довелось-таки петь. Ну конечно, ряженые, а кто же еще: крашеные волосья, лица тоже чем-то намазаны – светлые, как свиные рыла. Только наряды не шутовские, без лоскутков разноцветных. И оружия не заметно. И непременных колокольцев. А если все-таки не ряженые, то кто?
А вот кто: сибиллы. Ни разу живьем ни единого не видал, но слыхал чудные они; ежели старые да поднаторевшие в своем искусстве (а при гарантированном бессмертии чем, кроме колдовства, и заниматься?), то любую личину принять могут. И еще рассказывали – если встретятся двое, обязательно друг перед другом похваляются кто чем горазд, может, и к нему приглядывались, не испробовать ли на нем свои заговоры?
Одно смущало, редкостное это дело – сибиллу встретить. А уж сразу четверых… И тут у него над головой что-то словно прочирикало. Он невольно втянул голову в плечи, и напрасно: это была всего лишь стремительная пичуга-посланница, изумрудная, с яркой желтой грудкой. Ну да, ведь на Дороге Строфионов они именно такие. Другое чудно: чтобы простой смерд послал молвь-стрелу? Сколь же богат должен быть его караванник…
Ну тем слаще будет прием. Да вот, кстати, и купола стойбищных юрт поднялись из травы. Строфион ускорил бег без понукания. Харр, однако, придержал вожжи – приближаться следовало солидно, без спешки, как подобало именитому гостю. Навстречу уже выбегали обитатели становища, что-то уж чересчур восторженные и изумленные. Впереди всех – детина на голову выше его самого, с пышным алым бантом на шее. Рот до ушей, глазки прищуренные, маслянистые, оценивающие – сразу видно, на ходу прикидывает, какой прок с нежданного посещения. Надо будет что-нибудь наврать про знакомство с князем. Строфион лег на тропу и выгнул шею, всем своим видом показывая, что с него довольно. Детина с бантом одной рукой поднял вожжи, упавшие на землю, другую почтительно подал Харру, помогая ему сойти с повозки. Толпа, следовавшая за ним на расстоянии трех шагов, приветственно загудела – приглашали осчастливить жилище, разделить трапезу и постель. Понятно.
Харр по-Харрада протянул руку, хотя мог бы отлично обойтись и без посторонней помощи, и оперся на здоровенную лапищу. И вздрогнул: ладонь словно утонула в теплом вязком тесте. Затем мяконькие подушечки пальцев пробежались по тыльной стороне его кисти, обогрели запястье и шаловливо скользнули под обшлаг рукава.
Харр, словно ожегшись, отдернул руку и отпрыгнул назад. Толпа зашевелилась, растекаясь надвое, открывая перед ним проход к юртам и одновременно обтекая его справа и слева. Кланяющиеся, улыбающиеся мужчины, юноши, мальчики. И ни одного женского лица. Бесстрашного Харра едва ли не впервые в жизни прошиб холодный пот, когда он понял, куда попал.
Это было становище сиробабых.
Он рванул что есть мочи обратно, путаясь в высокой траве и кляня себя за то, что слишком поспешно, не разобравшись, покинул легкую спасительную повозку;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158