Я засмеялся.– Ну, жениться, – поправился он. – И ходит, и ходит, и липнет, и липнет…– На ком жениться-то?– На ком! На ком! – яростно заорал Юрка. – На мамке! Не на мне же. Ну, я его и отшил сегодня. Незачем нам на нем жениться…Я опять засмеялся. Понимаешь, что нельзя, а вот…– Чего ржешь? В глаз захотел? Замуж… жениться – одна баланда. Незачем нам это.– А почему, Юрка? Может, он… любит ее?Юрка аж зашелся:– Люб-бовь – это сон упоительный… Да?… Лю-б-бви все возраст-ты… Да? Вначале любовь, а потом дет-т-ти пойдут… А за-ч-чем нам еще де-т-ти? – опять заорал он. – Зачем? Ему побаловаться, а нам расхлебывать! Да? – И дальше он понес такое, что у меня уши завяли и тошно стало. Мне всегда становится тошно, когда я слышу такое. Не то чтобы я ничего не понимал, а просто не могу я слышать, когда об этом говорят так, – как будто в вонючей грязи тебя выкупали…– Замолчи, – сказал я Юрке, – слышишь, ты, замолчи! – и толкнул его так, что он брякнулся на табуретку.– Подонок ты… подонок, – говорил я и еще что-то говорил, а потом, когда замолчал, посмотрел на Юрку. Он сидел на табуретке, открыв рот и уставившись на меня, – но не то чтобы испуганно, а скорее удивленно и даже, как мне показалось, с уважением.Потом мы довольно долго молчали и почему-то боялись взглянуть друг на друга. Наконец Юрка заговорил:– П-понимаешь, не хочу я, чтобы она опять несчастная была. Н-ну, бросит он ее? Чт-то тогда? Ты думаешь, она почему выпивает? А-а! Не знаешь! А я знаю… А он обязательно бросит… Ведь она старше его, Лешки этого…– Ну так что? Она… красивая, – сказал я.– К-красивая, – горестно сказал Юрка. – Вот он и липнет. Ты не думай, – вдруг быстро зашептал он, – она ведь хорошая. Она такая хорошая… – Он даже зажмурился.– Я и не думаю, – сказал я почему-то тоже шепотом.Потом Юрка рассказывал мне о Лешке, и из его рассказов выходило, что Лешка тоже, в общем-то, очень хороший парень.– Он, гад, мировой парень. Но как подумаю… что мне его – п-папой называть, что ли? – Юрка даже заскрипел зубами. – П-папа! Шиш ему, а не папа!Потом мы опять молчали, но уже как-то по-хорошему, пока черт меня не дернул спросить у Юрки, где его отец. И тут он снова взвился:– Опять в г-глаз захотел?! Ч-чего в душу лезешь? Ч-че-го лезешь? – И ушел, хлопнув дверью.А я еще долго сидел и думал о том, какая это сложная штука жизнь, и о любви думал, и еще о том, что взрослые нарочно все делают сложнее, чем на самом деле. А потом я подумал о Наташке и решил, что нет, действительно, все не так просто. И я еще долго думал о Наташке и о себе. Мне стало жарко, и я пошел в ванную и влез под холодный душ.Юрка дня три не подходил ко мне, а потом подошел как ни в чем не бывало, и мы поехали с ним на футбол. Об отце я его больше не спрашивал, зато он много расспрашивал меня о моем бате. И я рассказывал ему, стараясь не очень хвастаться, и все равно хвастался, но Юрка не сердился…Познакомиться-то мы познакомились, но отношения у нас все равно были странные. То он не отходил от меня ни на шаг – даже иногда приходил встречать меня к школе после занятий, а иногда неделями я его не видел, а если и встречу случайно, то он буркнет что-нибудь невнятное и убежит.Жизнь у него, как я вскоре понял, была не очень-то легкой. Отца у него вроде совсем не было, то есть был, конечно, но неизвестно где. А мать – то веселая и добрая, а то, наоборот, злая, дерганая, со всеми цапается и Юрку колотит чем попало. Была еще сестренка – стильная девчонка лет семнадцати, – ее и дома-то почти не бывало: приходила с работы (работала она не то официанткой, не то еще кем-то – в общем, в столовой), а через полчаса – «тук-тук» каблучками по двору и за ворота, а там ее уже «мальчики с Невского» дожидаются. Я слышал, как Юрка иногда ругал ее по-разному и называл очень нехорошим словом, а она только смеялась. Звали ее Лелька, и мне она всегда почему-то улыбалась. И я ей тоже… улыбался. Она, в общем, ничего девчонка…Сам Юрка говорил, что учится в школе юнг, но я не больно-то ему верил: просто непонятно было, когда он учится, – иногда он пропадал где-то целыми днями, а иногда его можно было встретить во дворе в любое время, с утра и до вечера. А начнешь его толком спрашивать, он злится:– Не т-твое с-собачье дело!Ну, я и перестал его расспрашивать. Вообще-то я подозревал, что он занимался какими-то не совсем чистыми делами, но расспрашивать – не расспрашивал.И все-таки мы с ним, можно сказать, дружили. Не так, конечно, как девчонки: «сю-сю-сю», «ах, миленькая», «ах, хорошенькая», – а без лишних слов, но я знал, что если дело дойдет до чего-нибудь серьезного, то он всегда поможет. Отругает меня, позлится, но наверняка поможет. И он тоже мог на меня надеяться – я бы его всегда выручил. И он это тоже знал. Может быть, поэтому мы почти никогда и не просили друг друга о помощи, а старались обходиться сами, – я по крайней мере.И еще мне почему-то было жалко его: вот хоть и боевой он, и отчаянный, а живет как-то безалаберно, и получается так, что у него и дома-то вроде нет. Квартира есть, а дома нет. И мать он любит, и она его любит – это видно, – а вот семьи, ну, такой как у нас, или у Ольги, или даже у Валечки, – у Юрки нет. Может быть, это все из-за того, что отца у него нет?..Вот какие отношения были у нас с Юркой Пантюхиным, или Пантюхой, как называли его дружки. Я так подробно рассказываю об этом потому, что нам пришлось хлебнуть много такого, что запомнится мне на всю жизнь.Да, еще я забыл сказать: Юрка здорово не любил девчонок, и когда разговор заходил о них, он прямо трясся весь и заикался сильнее обычного. Он их не трогал, они сами просто шарахались от него, когда он шел по двору или по улице – руки в карманы и кепарь на самом носу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54