Появились военные грузовики, приданные нашей дивизии. Людей распределили по родам войск. Мы с Разуваевым были зачислены во взвод боепитания артиллерийского полка. Вскоре поступило распоряжение - выехать в Москву за оружием, боеприпасами и снаряжением. Меня и Разуваева включили в команду, которая на наших грузовиках выехала в Москву. Нам сказали, что ночь проведем в семье. Вечером были у стен артиллерийских складов, однако никого из командиров найти не могли. Остался один старшина, который сказал, что никаких указаний не получил. Возможно, кто-нибудь и осмелился самовольно отправиться домой, но я, как и большинство других, на это не решился и провел бессонную ночь. Телефонов-автоматов поблизости не нашлось, созвониться с женой возможности не представилось. Это была тяжелая ночь, я бы сказал - одна из тяжелейших ночей моего военного пути.
Рано утром появились командиры, все они провели ночь со своими семьями.
Мы получили пушки, гаубицы, винтовки, боеприпасы и часов в десять двинулись в обратный путь. Нам объявили, что будет небольшая остановка около Горного института, где был расположен штаб нашей дивизии. Двигались мы медленно, так как были заторы - проходили воинские части. И я решил действовать. На Триумфальной площади спрыгнул с машины, сказал Разуваеву, что догоню колонну у Горного института, позвонил по автомату домой и договорился с женой о встрече на углу Калужской площади и Большой Якиманки. Сел в метро, доехал до станции "Парк культуры и отдыха" и побежал к Калужской площади. Мира ждала меня, мы бросились друг к другу. Я боялся, что опоздаю, колонна уйдет, и мы побежали к Горному институту.
Колонна была на месте. Я нашел нашу машину, Разуваев подхватил мою жену, посадил ее в кузов, я сел рядом. Слава богу, мы сможем спокойно проститься. И в этот момент колонна двинулась. Вдоль нее проехал комиссар полка и, увидев Миру, потребовал, чтобы она немедленно сошла с машины. Все, кто сидел в кузове, упрашивали его, но он был неумолим.
Вскоре мы выехали из Москвы и снова остановились среди полей. И тут до меня дошло все происшедшее, я ощутил его как большое горе, и слезы хлынули из глаз.
Много раз на своем военном пути я говорил себе: ты же не простился с Мирой, ты не можешь погибнуть, не простившись с ней. И это было первое обстоятельство, которое помогло мне выжить.
* * *
Через несколько дней после возвращения в Толстопальцево началось наше движение на запад. Проехали Малоярославец, Медынь, Юхнов...
Десятки тысяч людей, одетых в военную форму, с оружием времен Первой мировой войны, не прошедших никакой военной подготовки, двигались навстречу тяжелым испытаниям, большинство - навстречу своей гибели.
Мы пересекли Калужскую область и расположились севернее города Спас-Деменска на территории Смоленской области. В течение августа и сентября несколько раз меняли свое месторасположение. Я плохо помню этот период и поэтому в состоянии записать лишь фрагменты того, что было. Однако думаю, что это все же даст представление об общей картине.
Как и другие артиллеристы, я получил трехлинейную винтовку образца 1881 года. Пехотные полки были также вооружены этими морально устаревшими винтовками, причем, как нам рассказывали, их хватило далеко не всем. В наш полк прибыли молодые лейтенанты - выпускники артиллерийских училищ, еще не имевшие боевого опыта. Им были выданы автоматы, и мы ходили смотреть, что это такое. Но командиром полка был боевой офицер, полковник, кадровый военный, воевавший с начала войны, вышедший из нескольких окружений. Говорили, что он лично сбил немецкий самолет, и это производило впечатление.
Нас регулярно посещали политрук и офицеры из командования полка. И как-то нам сделали замечание, что мы живем неопрятно, надо навести какой-то порядок на занимаемой нами территории. Мы сделали дорожки, огородили их заборчиком и очень гордились наведенным лоском. Но в очередной свой приход политрук вновь сделал нам замечание: мы навели такую красоту, будто находимся в глубоком тылу и нет никакой войны. А где же щели для укрытия от бомбежки? Ведь каждую минуту возможен воздушный налет! Мы действительно не думали об этом.
Такая беспечность была характерной чертой "ополченческого периода", в этом, думаю, отразилась и определенная беспечность всего командования. У нас был радиоприемник, мы регулярно слушали последние известия и в общих чертах имели представление о ходе военных действий. Но о собственном, конкретном положении не имели никакого понятия. Уже после войны из отдельных публикаций я узнал, что в то время, о котором я сейчас пишу, Западный фронт располагался вдоль реки Десны. На восточном берегу находились позиции советских войск, на западном - немцы. В течение августа-сентября на Западном фронте было относительное затишье. Немцы готовили удар на Москву. Наш Резервный фронт был второй линией обороны, страховал Западный фронт. Замечу, что после войны, во время допросов в СМЕРШе, следователь рассказал мне, что советское командование проглядело подготовку немцев к удару на Москву, удар ожидался на юге страны.
В середине сентября пришло распоряжение готовиться к зиме, переходить на конную тягу: зимой по сугробам невозможно подвозить снаряды на машинах, лошадь же пройдет везде. Не знаю, как бы мы справились с освоением конной тяги, если бы к тому времени не имели пополнения из деревень. Командир взвода и я, его помощник, получили предупреждение, что если мы в течение десяти дней не обеспечим надлежащий уход за лошадьми, то будем преданы военному трибуналу.
Хочу заметить, что чем интеллигентней был ополченец, тем добросовестнее он стремился овладеть всем тем, что необходимо для ухода за лошадьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33