- Сколько ей было лет? Наверно, не больше семнадцати? Как ее звали?
- Не знаю, - запинаясь, пробормотал Зденек.
- Так посмотри.
- Нет! - почти крикнул Зденек и тотчас устыдился этого. - Не надо! У меня в конторе есть список, я там посмотрю и впишу.
Имре бросил на него насмешливый взгляд.
- Тебе не хочется глядеть на ее бедро?
- Да, - сказал Зденек и прижал ногой край бумажного мешка, чтобы не дать ему сползти даже случайно. - Диего рисковал жизнью ради того, чтобы девушка осталась прикрытой!
Имре покачал головой.
- Вижу, что ты такой же дурной, как Диего.
И он отошел к следующему трупу. Зденек слегка усмехнулся.
- К сожалению, не такой, - сказал он хмуро. - Где мне взять такую смелость, как у этого испанца! А хотелось бы!
Он нагнулся и снова закрыл лицо мертвой девушки. "Да, есть разные степени унижения, - твердил он себе. - Не все червяки в коробке живых одинаковы. Фредо лучше других. Диего лучше других. И даже я не останусь на дне, если захочу..."
Осмотрев все трупы, Имре Рач в задумчивости остановился перед Зденеком:
- Собственно говоря, ты молодец, что так отнесся к моей соотечественнице. Странно все это... Позавчера я увидел тебя впервые; ты выглядел, как самый заправский препротивный мусульманин. Ручаюсь, что ты был совсем неспособен к каким-либо активным действиям. И вот стоило тебе два дня пожить чуточку лучше, и ты заговорил по-иному. Я военный дантист и не разбираюсь в таких тонкостях, ты поговори о них с маленьким Рачем, он, извините за выражение, психиатр и, наверное, лучше объяснит тебе, что я имею в виду...
2.
Приглядись дантист Имре к другим заключенным из партии Зденека, он и в них заметил бы первые признаки знаменательной перемены. Как ни плох был лагерь "Гиглинг 3", он все же сильно отличался от ада, через который прошли эти "мусульмане". Изнурительный переезд в вагонах для скота без еды и без питья, пребывание в Освенциме, где перед глазами вечно дымились трубы крематория, ужасы "селекций", когда голые узники дефилировали перед эсэсовцами, а те одним мановением руки посылали многих из них на смерть.., Нет, по сравнению со всем этим первые дни в Гиглинге были раем. Здесь у каждого было свое местечко на нарах, было одеяло, глоток теплого кофе и ежедневная четверка хлеба. Здесь не свирепствовала газовая камера, не наводили ужаса трубы крематория!
Зденек был не единственным измученным существом, превращавшимся здесь из червяка во что-то, похожее на человека, мыслящее. Впрочем, первые признаки этого появились много раньше, едва ли не в тот самый момент, когда еще в Освенциме захлопнулись двери товарных вагонов и состав тронулся в долгий путь - из Польши через Крнов, Бреслау, Вену, Линц, Мюнхен - до Гиглинга.
В каждом вагоне было по девяносто человек, в большинстве незнакомых между собой, - главным образом поляки и чехи, но попадались узники и других национальностей. Едва поезд выехал из освенцимского тупика, где колея проходила прямо между двух больших крематориев, едва наблюдатели, дежурившие у решетчатых вагонных окошек, сообщили попутчикам, что створки лагерных ворот снова закрылись, как в вагонах настало какое-то лихорадочно-веселое оживление. "Братцы, мы больше не в Освенциме, даже не верится!"
Тут же впервые подали голос "младенчики ярды".
- Вот видите, - объявили они, - сколько разговоров было о лагере истребления. А теперь все мы - живое доказательство того, что таких лагерей нет. Не истребили нас, не истребят и наших слабых товарищей, которые остались в Освенциме, и, уж тем более, наших здоровых жен и детей...
Тотчас отозвались скептики, вроде Мирека.
- Скажете тоже! Нас ведь посылают на работу, а не выпускают на свободу. Вот поработаем на стройках, в шахтах или еще где-нибудь, отслужим свое, ослабеем, заболеем или получим увечье, тогда нас отвезут обратно к освенцимским печам и мы уже не пройдем селекцию, как прошли в этот раз.
Третья, самая многочисленная группа держалась другого мнения:
- Что бы там ни было, сюда мы уже не вернемся. Война кончается, нацизм при последнем издыхании. Не знаете вы разве, что фронт уже у Кракова? Недалек день, когда советские солдаты взорвут газовые камеры Освенцима. Остается месяц, может быть, два!
Зденек замкнулся в себе и не участвовал в этих спорах. Но большинство узников воспряло духом. Наблюдатели у окошек - уже этот факт был признаком того, что между заключенными в вагоне возникают какие-то новые отношения. Кто назначил наблюдателей? Сначала никто. Девяносто человек, загнанных в тесную коробку вагона, не могли расположиться так, как хотелось каждому. Волей-неволей кого-то прижали к решетчатому окошку, и он глотал там свежий воздух, глядел наружу и, если умел, описывал попутчикам все, что видит. Тех, кто ничего не рассказывал, скоро оттерли от этого желанного места. "Проваливай, - говорили ему, - от тебя нет никакого толку, пусти того, кто сможет нам рассказать что-нибудь".
Иногда к окну подталкивали заключенного, потерявшего сознание. Человек в обмороке не падал на пол, - упасть было некуда. Его прижимали к окошку, авось свежий воздух приведет его в себя. Так возникла помощь слабым сначала всего лишь из недовольства молчаливыми наблюдателями, занимавшими место у окна. Но это уже было началом заботы о товарищах.
Постепенно человеческое стадо превращалось в коллектив. В углу вагона оказалось жестяное ведерко, наполненное суррогатным кофе - литров восемь. Тот, кто обнаружил его, не поддался эгоистическому импульсу - поскорее напиться самому. Он сказал:
- Эй, ребята, тут есть кофе. Кому очень хочется пить?
Пить хотелось всем. Поднялся шум, крик, люди задвигались, стали проталкиваться к ведру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155