- Оставь его. Нельзя же упрекать его, не спросивши. почему он...
Под длинным телом военного дантиста зашуршала стружка, он быстро повернулся лицом к окну, на фоне которого виднелся силуэт Оскара.
- Эгоист? Да, я эгоист! Эгоизм - моя религия, так и знай. Больше ни во что я не верю.
- Не волнуйся, - успокоил его маленький Рач. - Константин, поди-ка взгляни, у него жар.
Но дантист не дал отвлечь себя.
- Моя песенка спета, и я вам сейчас изложу свое кредо. Мне, для того чтобы жить, нужно какое-то преимущество перед другими, хотя бы пустячное. С таким утешением можно выжить всюду, хоть в аду. И я понял это...
- Нет ли здесь Шими-бачи? - раздался в дверях голос Зденека.
- Не мешай! - слабым голосом оборвал его Имре. - Заходи, писарь, ты очень кстати. Ты как раз живое доказательство того, о чем я говорю. О чем бишь я?.. Да, так вот мое кредо. Я понял: помести человека хоть в рай, он все равно будет ворчать на всякие неудобства, пока не увидит, что кому-то рядом с ним живется хуже. Понимаете? Жить хорошо или жить плохо - это само по себе ничего не решает. Все воспринимается в сравнении... Это уже давно известно. Я знавал некоего доктора Гондоса из Бекечабы, знаете ведь, какой это захолустный городишко? И вот захотелось ему поехать в Бразилию. Что-то он о ней читал, видел картинки, в общем, вбил себе в голову, что должен побывать там. И побывал. Потом он мне рассказывал. Понимаешь, говорит, Имре, все это очень интересно, когда смотришь глазами жителя Бекечабы. Ну, а я туда попал и очутился, так сказать, по уши в Бразилии... Знаешь ты, что там пятьдесят миллионов жителей? Представляешь себе: пятьдесят миллионов человек, и все живут в Бразилии так же, как и я, Гондос из Бекечабы. Едва я осознал это, все удовольствие кончилось. Какой смысл познавать жизнь, которой уже живут пятьдесят миллионов человек? Через год я собрал свои вещички и помчался домой.
Рассказчик засмеялся. Оскар хотел что-то сказать, но маленький Рач снова сжал его локоть.
- Да, господа, таковы мы, люди, - продолжал Имре. - Каждому хочется чем-то выделяться среди других. В Бекечабе теперь есть только один человек, побывавший в Бразилии, и этот человек - доетор Гондос. А это чего-нибудь да стоит. Это уже недурная пища для честолюбия...
С минуту было тихо. Зденек хотел было уйти. Имре заметил это.
- Садись, писарь. Речь как раз пойдет о тебе. Вот, господа, вы видите перед собой... собственно, сейчас темно, и вы ничего не видите, но если бы не было затемнения, вы бы увидели человека, который еще неделю назад был зауряднейшим мусульманином. Его возвели в проминенты, прибавили жратвы, дали нарукавную повязку. Да, да, самое главное -это повязка. И что же произошло? Он стал совсем другим. Я не хочу сказать о нем ничего плохого, но неужели вы не заметили, что он уже не тот? Он иначе выглядит, иначе держится. А как он сегодня носил больных!.. - Имре запнулся, вспомнив, что сам-то он никого не носил и даже сейчас, вернувшись в лагерь, уклонился от обязанностей врача. - Но в общем не это важно, - быстро продолжал он. Важно вот что: человек всегда хочет, чтобы ему жилось хоть немного лучше, чем остальным: тогда он все может выдержать. Вот видите, я уже конченый человек. И не только потому, что сегодня меня избил Дейбель, а на стройке меня низвели в простые мусульмане. Нет, меня уже давно гнетет мысль, что я ничто, кусок дерьма, просто грязное животное... Они слишком долго вбивали мне это в голову...
Стружка опять зашуршала: Имре опустил голову и заплакал, тихо и упорно, как дитя.
- Эгоист, - проворчал Оскар. - Забрало его!
- Кое в чем он прав, - прошептал Антонеску. - Человек должен во что-то верить... ему нужны идеалы. У Имре этот идеал в том, чтобы жить лучше других. Кое в чем он прав.
- Ни в чем, ни на йоту! - вдруг вмешался маленький Рач почти враждебным тоном. - Слушай-ка, Имре, ты неправ. Ты все понятия перевернул вверх ногами. Уж если человеку хочется в чем-то превосходить других, так почему бы не в смелости, разуме, знаниях? Такой человек может помогать другим. Вот ты - врач, золотые руки, не забывай об этом. Ты можешь помогать людям, а кто помогает, тот богаче других. Шими-бачи слабее тебя, он старик, провинциальный врач. По возрасту он годится тебе в отцы. А вот видишь, он все еще не вернулся сюда, не лег отдыхать, он все еще что-то дает другим, он самый богатый из всех нас...
Дверь снова распахнулась, и все почтительно замолкли, думая, что это может быть только Шими-бачи. Но вошел Гонза Шульц и робко сказал в темноте:
- Простите, нет ли тут чеха-писаря? Он, говорят, пошел в лазарет.
- Ну, в чем дело? - грубовато отозвался Зденек. Он живо заинтересовался разговором в лазарете и уже забыл, что ему надо спешить. Но тотчас же смутился и подошел к двери.
- Мне нужно поговорить с тобой, - сказал Гонза. Он взял Зденека за рукав, и они пошли по темному проходу между бараками. - Ты меня знаешь, я Шульц. Мы с тобой вместе были в Терезине, а потом ехали в одном вагоне...
- Ну и что?
- Ото, каким тоном ты разговариваешь, видно, и впрямь стал господином писарем!
Зденек почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо.
- Ничего подобного, честное слово, нет. Ты меня извини, там в лазарете интересный разговор, мне хотелось бы поскорей вернуться.
- То, что я тебе сообщу, тоже будет для тебя интересно, - строго сказал Гонза. - Ты раньше носил фамилию Роубичек?.
- Моя фамилия Роубик, - сухо и категорически отрезал Зденек. Он не хотел строить из себя проминентскую "шишку", но Гонза коснулся чувствительного места: будут люди вечно упрекать его за то, что он переменил фамилию?
- Слушай-ка, приятель, что с тобой? - продолжал Гонза. - Мне же совершенно безразлично, какая у тебя фамилия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155