На стареньком дымящем "фиате" мы отправились в Пайгармский монастырь, где находился штаб 1-й Революционной армии. Под деревьями, у ворот монастыря, стояли телеги, мужики поили лошадей. Мы зашли в келью, занятую Куйбышевым. Валериан Владимирович, пожимая мне руку, сказал:
- Твой связной из Бугульмы сказал, что ты ранен... Сходи в санчасть, а потом поговорим.
- Разрешите сначала доложить.
Я извлек принесенные бумаги, документы, деньги Девятова и копии телеграмм, полученные от симбирского телеграфиста, уточнил данные своих шифровок, рассказал о движении резервных эшелонов по железной дороге, об аресте руководителей Бугульминского уезда, о слухах, связанных с формированием в Сибири французских, американских, английских, польских и японских батальонов.
И я почувствовал огромное удовлетворение, когда Куйбышев, выслушав меня, сказал Тухачевскому:
- Михаил Николаевич! Я только что вернулся с сызранского участка. Правый фланг наш оголен! Если белые пронюхают о том, что между штабом нашей армии и войсками сызранской группировки всего тридцать бойцов во главе с начальником Инзенской дивизии Лацисом и один бронепоезд, - нам несдобровать!
Тухачевский, занятый изучением моих "трофеев", ответил:
- Меры принимаем. Сообщения товарища Дрозда верны: главные силы чехословацкой дивизии брошены на Казань. И нужно уже сейчас со всей серьезностью отнестись к тем частям, которые формируются белыми в Симбирске, Самаре, Уфе. Это их потенциальная сила!
Вечером Валериан Владимирович Куйбышев зашел ко мне в санчасть, сел возле койки и, глядя мне в глаза, сказал:
- Ну так вот... Врачи говорят, что твоя огнестрельная рана не опасна. Хуже, что ты, кажется, схватил сыпной тиф! Завтра отправим тебя в госпиталь. Поправишься и возвращайся к нам. Впереди Симбирск, Сызрань, Самара! До победы еще далековато, но она будет. Обязательно будет!
Послесловие
Обо всем рассказанном напомнило мне пожелтевшее от времени удостоверение, выданное военной контрразведкой более шестидесяти лет назад. С ним я направился для лечения в Москву. Здесь из-за неразберихи, царившей на эвакопункте, сначала попал в тифозный барак для австрийских военнопленных, а когда тифа у меня не обнаружили, направили в травматологический госпиталь на Смоленской площади. Но только в Виленском военном госпитале, находившемся тогда недалеко от Серпуховской площади, мне наконец была оказана помощь.
А когда я был уже почти здоров, решил искать работу, так как на госпитальных харчах изрядно отощал. Помог председатель Замоскворецкого райсовета Москвы Иосиф Косиор. Он зачислил меня сменным дежурным по военкомату. Это значило: красноармейский паек и койка в доме Бахрушиной, что у Павелецкого вокзала.
Вскоре после покушения на Владимира Ильича Ленина я отправился на фронт в армию Тухачевского, где был определен порученцем при командующем южной группой войск Пугачевском. Несколько позже меня назначили помощником военного коменданта Сызрани, а еще позднее - комиссаром в Орловский полк 15-й Инзенской дивизии.
Изменился характер работы, появились новые знакомые, а старых товарищей и друзей я постепенно растерял, так как было не до встреч. Прошли десятилетия, но в памяти не стерлись ни события моей юности, ни имена людей, с которыми я работал и дружил, и мне захотелось рассказать и о людях той далекой поры, и о родных местах, где мне пришлось делать первые неуверенные шаги советского разведчика...
Мог ли я тогда предвидеть, что следующая моя встреча с Куйбышевым состоится только в феврале 1923 года? Но случилось именно так. Я пришел к секретарю ЦК РКП(б) Валериану Владимировичу Куйбышеву с письмом ответственного сотрудника ВЧК Якова Николаевича Кожевникова. И Валериан Владимирович сказал мне, как говорил когда-то у фрезерного станка на Трубочном заводе в Самаре: "Учиться надо, Вячеслав. Ученье - свет..." На всю жизнь запомнил я этот день, который открыл мне путь в зарождавшиеся Военно-Воздушные Силы страны. Я стал летчиком, окончил Военно-Воздушную академию имени Жуковского и за 25 лет службы в авиации совершил свыше 10 000 полетов на 20 типах боевых машин. Обучил сотни юношей летному мастерству, вместе с ними громил фашистов в Отечественную войну и вместе с ними встретил День Победы в Берлине2.
И вот я на родине. Бугульма. Здание ремесленного училища, где я некогда учился. На месте и памятная мне пожарная каланча. Напротив нее - городской парк. А в глубине парка могила, в которой похоронены расстрелянные белочешской контрразведкой члены уездного военно-революционного штаба Екатерина Поликарповна Петровская, Степан Алексеевич Просвиркин и неизвестный матрос. Три верных солдата революции! Парк носит имя Е. П. Петровской.
Там, где живут хорошие старики, рождаются хорошие внуки: нынешние бугульминцы с огромным уважением относятся к памяти тех, кто за счастье народа отдал свою жизнь. Есть в Бугульме и улица имени Сахаба Салимгареева.
И грустно от сознания, что героев нет с нами, что они не видят, как похорошел захолустный городок, славившийся когда-то лишь своим острогом да спиртоводочным заводом. Теперь вокруг Бугульмы открыты богатейшие запасы нефти, построены сотни вышек. Через Бугульму на восток протянулись провода линии высоковольтных передач Волжской ГЭС имени В. И. Ленина.
Любуюсь благоустроенными домами нефтяников. За небольшим уютным сквером на станции Бугульма - клуб железнодорожников, названный именем героев Дымки. На огромном стенде золотыми буквами написаны имена бесстрашных орлят. А на самой станции Дымка, на месте, где пролилась кровь бойцов отряда Орла, возвышается памятник героям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77