Вскоре из батальона отобрали наиболее грамотных солдат и вольноопределяющихся и скомплектовали из них учебную команду. Вместе с ними посчастливилось попасть и мне. Так меня зачислили на радиотелеграфные курсы Западного фронта, находившиеся в Минске.
Учиться, познавать новое всегда интересно. Занятия по электро- и радиоделу сменялись тренировками в работе на ключе и приеме радиограмм на слух. Тут-то и пригодились практические навыки, приобретенные мной в Селецком почтовом отделении.
Порядок на курсах был совсем иным, нежели в запасном батальоне. Здесь не было никчемной муштры и изнурительно-однообразных выходов в поле. Лекции читали образованные офицеры, отличавшиеся корректным отношением к курсантам. Однако занятия все же требовали большого напряжения сил. В военное время курсы работали по сокращенному учебному плану, поэтому заниматься приходилось по десять - двенадцать часов в сутки. Кроме того, необходимо было выполнять различные задания во внеурочные часы.
Об отдыхе и думать не приходилось. В увольнение я попал всего лишь один раз, да и то пожалел об этом. Вместе с группой курсантов в воскресенье мне разрешили сходить в кинематограф. Увидев в фойе прапорщика, я попросил у него разрешения присутствовать в кино. Выслушав меня, он сказал: "В фойе находится штабс-капитан". Осторожно пробираясь среди многочисленной публики, я с трудом нашел штабс-капитана и повторил свою просьбу. Штабс-капитан направил за разрешением к подполковнику, который сидел с дамой в буфете. "Иди, братец, разрешаю", - небрежно процедил он сквозь зубы, словно одарил великой милостью.
...Наконец мы получили кавалерийскую радиостанцию и двуколку. Это была громоздкая, но маломощная аппаратура, хотя считалась новейшим достижением русской конструкторской мысли и отечественной промышленности. Особенно много неприятностей доставлял искровой передатчик, который работал с большим шумом. Ночью при нажатии ключа разрядник так светился, что, зная азбуку Морзе, можно было издали зрительно принимать радиограммы. Какая уж тут скрытность связи!
В декабре 1916 года мне присвоили звание "ефрейтор" и назначили начальником радиостанции в 20-й армейский корпус. Мы сложили свои вещички в двуколку, рядом с радиостанцией, и направились в штаб корпуса, который размещался в районе города Вилейки. На фронт прибыли, когда подготовка к наступлению была в полном разгаре. По всему было видно, что в окопах солдатам сидеть придется недолго. Наша радиостанция должна была использоваться для корректировки артиллерийской стрельбы в 28-й пехотной дивизии.
Остро чувствовалась атмосфера ожидания каких-то новых, важных событий. Из уст в уста передавались слухи о расправе солдат над ненавистными офицерами, о забастовках рабочих, о нараставшем недовольстве войной и всей политикой царского правительства.
Однажды вечером кто-то принес в землянку листовку. В ней говорилось, что 24 февраля 1917 года в Петрограде бастовало двести тысяч рабочих. Стачка переросла во всеобщую политическую демонстрацию против царизма. Впервые мы прочитали лозунги: "Долой царя!", "Долой войну!", "Хлеба!". В листовке были выражены мысли и чаяния измученного, оголодавшего народа.
А несколько дней спустя, когда к нам зашел прапорщик Залевский и я стал докладывать: "Ваше благородие..." - он махнул рукой и сказал:
- Я теперь не ваше благородие, а господин прапорщик. Царя свергли, и в армии вводится новый порядок обращения нижних чинов к офицерам.
Вести, долетавшие из Питера, горячо обсуждались солдатами. Все ждали больших перемен. Но шли дни, а каких-либо практических последствий Февральской революции мы не ощущали, если не считать изменения формы обращения нижних чинов к "господам офицерам". Война продолжала уносить тысячи жизней. Солдаты по-прежнему получали из дому безрадостные письма.
Дорога в большую жизнь
14 марта 1917 года нашу радиостанцию вместе с боевым расчетом передали 25-му корпусному авиационному отряду. Я довольно равнодушно воспринял это перемещение. Мне и в голову не приходило, что вся моя дальнейшая жизнь будет связана с авиацией.
Нам было известно, что 25-й корпусной авиаотряд входит в состав 3-го авиационного дивизиона, которым командует известный русский летчик полковник А. С. Воротников. Отряд ведет боевую работу в интересах 20-го армейского корпуса.
На окраине города Вилейки мы без труда нашли дом, в котором находился штаб. Я доложил командиру отряда штабс-капитану Штокмару о том, что радиостанция с боевым расчетом прибыла в его распоряжение. Строгий на вид, высокий и стройный, штабс-капитан обладал приятной внешностью, хорошей строевой выправкой, спокойным, уравновешенным характером. Он поинтересовался состоянием аппаратуры и степенью подготовки радистов, затем приказал отправиться в распоряжение начальника артиллерийского отделения штабс-капитана Г. П. Кадина.
На вооружении 25-го авиаотряда имелись самолеты различных типов: "вуазен", "фарман", "Лебедь-12", "ньюпор", "моран-парасоль". Мы, связисты, с любопытством рассматривали диковинные аппараты. Больше всего поражала конструкция "Фарман-30". У этого самолета было два больших крыла, скрепленных многочисленными стойками и расчалками. В центре располагалась гондола для экипажа, опиравшаяся на два колеса. За кабиной - мотор с толкающим винтом.
"Лебедь-12" казался нам более изящным. Однако летчики недобро отзывались об этом самолете. В первый же день нам пришлось стать невольными свидетелями одного курьезного случая. На окраине аэродрома мотористы готовили к полету две машины - "вуазен" и "ньюпор".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133