Несмотря на свои близкие отношения с германским двором до войны, граф Фредерикс, подобно графу Бенкендорфу, был безусловным сторонником союзников. Будучи типичным русским вельможей старой школы, преданным своему государю и принимающим близко к сердцу благо отечества, он понимал опасность того пути, на который вступил император, и не раз пытался подавать умеряющие советы. С другой стороны, Штюрмер, имевший частые аудиенции у императрицы, знал, что он стоит на твердой почве, противясь всяким уступкам, но в то же время он тщательно скрывал свои германофильские симпатии. Единственная цель этого необычайно честолюбивого человека заключалась в сохранении своего поста; по-видимому, он надеялся даже сыграть роль Нессельроде или Горчакова, так как в одном из наших разговоров он совершенно серьезно указал на то, что будущая мирная конференция должна быть созвана в Москве, так что, быть может, он будет призван председательствовать на ее заседаниях.
В сношениях со мною Штюрмер был всегда учтив и корректен; но то обстоятельство, что мы оба не доверяли друг другу, часто делало наши отношения несколько натянутыми. Спустя недели три после того, как он принял на себя обязанности министра иностранных дел, я имел с ним серьезное столкновение. Одна реакционная газета, которая, как я имел основания думать, была инспирирована кем-нибудь из его присных, поместила статью с оскорбительными нападками на британскую армию, в которой говорилось, между прочим, что она продвинулась вперед всего на двести ярдов в течение двух лет. Я заявил Штюрмеру протест, указав на чудовищность того обстоятельства, что подобная статья могла быть пропущена цензором, и потребовал публичного опровержения и извинения со стороны автора, некоего Булацеля. Штюрмер колебался, говоря, что он бессилен в такого рода деле. Я настаивал, и он, в конце концов, сказал, что пришлет ко мне Булацеля. Когда этот последний зашел ко мне, то я сказал ему, что я думаю о нем и его газете; но мне понадобился целый час, чтобы заставить его поместить опровержение, заготовленное мною для сообщения печати. В тот же день попозже Штюрмер просил меня по телефону смягчить тон этого опровержения, но я согласился только на то, чтобы выкинуть одну фразу, которая, как я боялся, могла бы оскорбить чувства наших друзей в русской армии.
В октябре я посетил в первый и единственный раз императорскую ставку в Могилеве. За несколько недель до того я получил предписание известить морского министра о том, что король желает пожаловать знаки большого креста ордена Бани адмиралу, командующему балтийским флотом, в знак особого внимания к русским морским силам. Адмирал Григорович возразил, что главнокомандующий балтийского флота равен по положению главнокомандующему черноморского флота, и что пожалование знака отличия одному с обходом другого создало бы нежелательное впечатление неравенства. Ввиду этого я предложил просить императора, как верховного главнокомандующего всеми русскими сухопутными и морскими силами, принять орден в знак высокой оценки королем услуг, оказанных русским флотом. Этот совет был принят, и когда император был запрошен об этом, то он прислал мне теплое письмо, извещая о своем согласии и приглашая в то же время приехать в ставку, как только я получу знаки отличия, взяв с собою столько лиц из состава моего посольства, сколько я сочту нужным; второе и еще более настойчивое приглашение пришло ко мне через несколько дней. Поэтому, как только знаки отличия прибыли, я попросил Штюрмера известить меня, когда будет угодно его величеству принять меня. Штюрмер, которому была совсем не по вкусу мысль о том, что я буду видеть императора один, тотчас же ответил, что так как он сам собирается ехать в ставку через несколько дней, то он хотел бы устроить, чтобы мы выехали туда вместе. Я ответил, что это было бы для меня всего приятнее, но что так как император дал мне понять, что я должен приехать немедленно, то я вынужден просить его испросить повеление императора без дальнейшего отлагательства. Ответ был такой, какой я предвидел, и так как Штюрмер не мог лично присутствовать на моей аудиенции, то он предпринял иные шаги для того, чтобы вставить мне палки в колеса.
Я приехал в Могилев 18 октября в сопровождении генерала Нокса и капитана Гренфеля, наших военного и морского атташе, а также Брюса, управляющего канцелярией. Император тотчас же принял нас в короткой частной аудиенции, и после того, как я, произнеся соответствующую речь, вручил ему знаки большого креста ордена Бани, его величество беседовал с нами еще около 10 минут. Императрица, которая прибыла вместе со своими дочерьми за несколько дней до того, не присутствовала за завтраком, поданным после нашей аудиенции. Вместо того, чтобы быть усаженным возле императора, как это было в обычае при такого рода официальных случаях, я оказался между великой княжной Ольгой и одной из ее сестер, так что для меня было невозможно разговаривать с его величеством. После завтрака составился свободный кружок, но так как генерал Генбери Вильяме сказал мне, что император наверняка пригласит меня для беседы и свой рабочий кабинет, то я не пытался приблизиться к нему. Поговорив с некоторыми из прочих своих гостей, его величество подошел ко мне и в теплых выражениях поблагодарил за мой приезд.
Когда он уже прощался со мною, я взял на себя смелость прервать его, сказав, что хотел бы поговорить с ним о кое-каких вещах; получив на это разрешение, я сказал, что его величество вскоре будет принимать в прощальной аудиенции японского посла по случаю его назначения министром иностранных дел в Токио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134