.. "Как быть? Не долго ли я думаю?" Не хочу комиссару показаться трусом... ему одному, ведь никто не узнает, если я откажусь, но... Двум смертям не бывать, одной не миновать! Щупаю свой талисман - тут он.
– Согласен! - говорю.
Комиссар благодарно посмотрел на меня - за то, что он не ошибся...
Среднесписочное число комсомольцев в батальоне колебалось от боя к бою от двухсот восьмидесяти до двухсот сорока. Текучесть большая. Работы у меня было очень много, и не хватало суток. Бои шли жестокие, с большими потерями Каждую ночь в наш батальон прибывало свежее пополнение. Каждого комсомольца надо было взять на учет. Ну а комсомольское поручение каждому было одинаковое: успеть сделать на войне как можно больше, учитывая, что жизнь у него тут может оборваться в каждое мгновение. Успеть убить фашиста как минимум! Если повезет, убить двух фашистов: за себя и за друга, который не успел убить ни одного гада!
Свою философию "убить хоть одного фашиста!" я, как комсорг батальона, распространял среди всех комсомольцев.
Эту солдатскую философию воспринимали все до единого, и никто не думал по-другому. А как же Победу добывать? Иначе не добудем...
Я человек по своей натуре мягкий и впечатлительный. Ни хулиганом не был, ни драчуном, а вот на войне я уничтожал и хотел уничтожать фашистов...
"Успевай убивать, пока сам не погиб от того, кого надо убивать!" - это я внушал новичкам, прибывающим на фронт.
Как было больно до слез, до полного отчаяния, когда я видел своими глазами погибшего нашего солдата, только что прибывшего маршевыми ротами. Это мое состояние всегда выплескивалось, вырывалось наружу. Товарищи по оружию чувствовали его как свое собственное и ценили мою искренность.
Пишу эти строки, а в памяти встают имена и лица. Молодые, словно пришедшие к моему письменному столу из огневого сорок третьего...
Хочется рассказать о пулеметчике, комсомольце Кобылине Николае. С 1925 года рождения, он был на два года младше меня. Прибыл на фронт добровольно. Два его старших брата погибли в боях с фашистами.
Коля хотел быть непременно пулеметчиком. "Максим" - пулемет хороший, но тяжелый - шестьдесят пять килограммов. В обороне лучше "максима" нет пулемета. Но в наступательном бою с ним бегать нелегко. Гибнут, как правило, наши пулеметчики при смене огневых позиций: именно тут фрицы их и ловят на мушку. Коля придумал нехитрое приспособление: при перебежке с позиции на позицию он оставлял "максим" на прежнем месте, а сам, как заяц, пулей на новую позицию. Потом своего "максима" тянет к себе за крепкую и тонкую многожильную проволоку. Стрелки из роты тоже помогают тянуть. И вот "максим", как самоходный, торопится следом за хозяином...
Кобылий Коля стрелял не только днем, но и ночью. Высматривал он еще днем сектор обстрела. Устанавливал загодя "максим" и забивал колышки с обеих сторон ствола - "ограничители сектора". На колышки палку буквой П. Это тоже ограничитель, чтоб ствол не сбивался вверх...
Ночью, когда в секторе огня появлялись фашисты, он открывал огонь... Эмоций или символики здесь было мало. Кобылин Коля мстил за братьев по-деловому и отправил за них на тот свет не одну сотню гитлеровцев.
Еще хорошо помню комсомольца, пулеметчика тоже, Василия Шамрая. Шахтер с Донбасса, тоже двадцать пятого года рождения. Как и я, на фронт прибыл "из-под брони". Иногда фашистскую контратаку наш батальон отбивал только благодаря личной храбрости этих двух комсомольцев-пулеметчиков.
Оба они живы. Кобылин Николай Николаевич живет в Ижевске, а Шамрай Василий Кузьмич - в Кременчугском районе Полтавской области. В живых остался и комсомолец Ким Добкин - наш поэт. Очень везучим разведчиком он был. Сейчас живет в Ростове-на-Дону. Андрей Богданов живет на Сахалине.
Прием в комсомол был поголовный, и зачастую не успевали выдать новому члену ВЛКСМ комсомольский билет... Бои были тяжелые, весь состав комсомольской организации батальона за месяц обновлялся почти полностью...
Комсоргу никогда не приходилось собирать комсомольцев на собрание и писать протоколы, выступать с докладом и выслушивать прения, В ходе боевых операций комсомольская организация батальона находилась в состоянии непрекращающегося "собрания".
Комсомольская жизнь била ключом днем и ночью без перерывов и без протоколов:
– Комсорг, патронов осталось мало!
– Комсорг, снаряды на исходе!
– Комсорг, а где гранаты?!
– Комсорг, почему почты давно не было?
– Комсорг, курить нечего!
– Комсорг, почему ночью не пришла к нам кухня?!
Парторг и комсорг срочно звонят куда следует и требуют патроны, снаряды, махорку, почту и так далее.
Я еще выполнял обязанности переводчика с татарского, казахского, узбекского, башкирского, киргизского языков на русский.
Как радовалась "Средняя Азия" моему появлению среди них!
"Бизнин уртак!" - кричали узбеки.
"Бизнин джолдас!" - кричали мне казахи.
"Узебезнен кеше!" - кричали мне татары и башкиры.
"Джаксы адам!"... "Келинг!"...
Вот тут все однополчане завидовали мне, что я, татарин, владею столькими языками.
До сих пор держится в моей памяти то ощущение, которое овладевало мной в атаке. Я обязан подняться для атаки первым, и весь батальон ждет этого момента. Если комсорг или парторг поднялись, ждать и выжидать тут уже никому не дано права - надо вставать всем...
Я, превозмогая свой страх и свою слабость, встаю. Надрываясь, кричу:
– Вперед! За Родину! За Сталина!
Реву-ору, страшно напрягаясь, чтоб услышали меня все, чтоб немедленно все разом поднялись за мной. Поднялись, чтоб взять безымянную высотку, выбить немцев из хаты, где на подоконнике установлен пулемет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56