В первую голову следует, конечно, обеспечить личную неприкосновенность
руководителей нашей партии. Кое-кто, сохранивший в сознании пережитки
военного коммунизма, говорит в запальчивости о привилегиях и отрыве от
масс, но мы-то знаем, товарищи, что враг затаился везде: в непроверенном
куске хлеба, в простом пассажирском вагоне, во всех местах общественного
пользования. Да-да, товарищи, обычная похабная писанина на стенах сортиров
может оказаться далеко небезобидной! Только по этой причине мы вынуждены
выделять нашим вождям для проживания охраняемые помещения, находящиеся в
обособлении от других строений. Проверенные органами дворники несут службу
круглые сутки, вылавливая бродячих кошек - а это, уверяю вас, вовсе не те,
за кого они себя выдают. Кроме того, в обязанность дворников входит
постоянная зачистка территории от снега и прочих осадков: ведь если враг
вынет след вождя и сделает на его основе гипсовую отливку, последствия
будут неисчислимы. (Голос из зала: а если ковры стелить? - Это очень
интересная мысль, товарищ:) Кроме того, проводятся профилактические
мероприятия, нацеленные на затруднение деятельности врагов, как то:
переименование населенных пунктов, в именах которых содержится прямой или
опосредованный эзотерический смысл. Вовсе не тщеславием и не личной
нескромностью большевиков объясняется все это. (А Москву почему?..- голос
из зала. - Москва, товарищи, это наш главный резерв. Ее переименовывать
будем только в крайнем случае.) Запланирован и ряд других мероприятий:
размещение повсюду защитительных символов: пентаграмм, оживальных крестов:
я имею в виду серп и молот, и не смейтесь, товарищи, попы тоже кое-что
понимали в охранительных символах, иначе кровавый режим Романовых не
продержался бы триста лет,- а также полиграмматонов узкого и
ненаправленного действия. (Голос из зала: ты простыми словами давай,
товарищ Агранов!).
О полиграмматонах у нас будет долгий и подробный разговор, и товарищ
Неронов вам все надлежащим образом объяснит. Я продолжаю общий обзор:

Тем временем наш с Марлен роман происходил взрывообразно. Мне совершенно
не с руки было рисковать своей репутацией лучшего курьера Ордена, но, с
другой стороны глядя, отказаться от такой женщины... Впрочем, я уже
повторяюсь. Теперь оба моих глаза согласно смотрели только на один предмет:
Сравнительно недавно отметили черную дату: двадцатилетие гибели
"Титаника", причем в этих же водах. Мужчины нервно и всегда неудачно
шутили, женщины, как существа более практичные, интересовались состоянием
шлюпок и спасательных поясов. Из детей здесь был только один американский
мальчик - зато уж такой противный, что ему и утонуть не помешало бы. Он
мнил себя вождем краснокожих, но воины моего детства наверняка утопили бы
этого "вождя" в поповском пруду. Первый помощник старался рассеять
атмосферу тревоги, распевая приятным голосом арии из итальянских опер. Тут
же все вспомнили знаменитый оркестр "Титаника":
Между тем фон Штернберг с проницательностью, присущей людям искусства,
почувствовал что-то неладное и стал чаще обычного (и всегда втроем)
навещать своего "голубого ангела". Прав был Шульгин, обличая евреев: нет
ничего противнее хохла-радикала и пьяного немца: Марлен это смущало, да и
женская половина населения парохода, страдающая от сплина, отвлеклась от
готовности шлюпок и фасонов шляпок, чтобы заняться нами. Камеристка Марлен,
постоянно теряющая вставные зубы, отвечала им на все вопросы
невразумительным шипением.
Я отловил гадкого мальчишку на верхней палубе, где он пытался тупым
перочинным ножом вскрыть сигнальный ящик.
- Тебя как зовут, ковбой?
- А твое-то какое дело? - сказал он, не поднимая конопатой физиономии, и
продолжал ковыряться в замке.
- А такое, что посмотри-ка вон туда. Видишь айсберг?
- Где?
- Вон там. Может быть, это тот же самый:
- Да ну: скажешь:
- А может, и не тот. Может, другой.
- Айсберг:- сказал мальчишка тихо и пошел к трапу, повторяя: - Айсберг:
Айсберг:
Теперь его хватит надолго.
Через полчаса пассажиры стали скапливаться у правого борта. Айсберг
видели уже все, и даже капитан в свой бинокль тоже видел айсберг. Смотреть
приходилось против садящегося солнца, и в бликах можно было разглядеть
решительно все, вплоть до всплывшей раньше положенного срока Атлантиды.
Постояв немного со всеми, я тихонько вывел не отрывающую взгляда от
горизонта Марлен из толпы и увлек в свою каюту. Если мы утонем, любимая, то
мы утонем вдвоем, как те, которых откопали в Помпее: Образ был, конечно,
чудовищный, но почему-то ничего другого в голову не пришло:
Ночью во все каюты ломились господа репортеры - якобы в поисках своих
"лейки" и "кодака". До моей каюты они не добрались, потому что мистер Атсон
жил чуть ближе к трапу, а после беседы с ним ни желания, ни возможности
продолжать поиски у них не было. Знаем мы этих скотопромышленников из
Чикаго:
Фон Штернберг, говорят, плакал под дверью греческого принца, полагая, что
Марлен стала очередной жертвой сиятельного повесы. На самом же деле
сиятельный повеса страдал морской болезнью в столь острой форме, что его
укачивало даже при взгляде на фонтан, и он в продолжение всего рейса не
вставал со своего ложа скорби (а отнюдь не страсти). Тогда, во всяком
случае, все так думали.
Завтрак в каюту мы догадались заказать только на второй день. Стюард
получил неплохую мзду за скромность. А на четвертый день меня почему-то
потянуло к товарищу Агранову Якову Сауловичу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26