Выстрел в затылок, и
наповал. Чистой воды случайность. Конечно, нашлись и такие, кто начал
судачить, будто я это сделал нарочно, но я знал, чем заткнуть их поганые рты
я тогда же отправился в Данвич, прямиком зашел в банк и оформил бумагу на
имя мисс Дженни, дочки Уэнтворта, завещав ей свое состояние, ну, то есть,
то, что отанется после меня. И уж я постарался, чтоб всем это стало
известно. Пусть их дальше судачат теперь им никто не поверит.
- Ну, а как же сам долг? не удержавшись, спросил я.
- Нынче в полночь кончается срок, он вновь зашелся дребезжащим смехом.
Не похоже на то, чтобы Наум сдержал свое обещание, а? Я разумею так: если он
не придет, то все деньги отныне мои. А прийти он не может, бедняга. Оно и
ладно ведь этих денег сейчас у меня все равно уже нет.
Я не спросил его, как поживает теперь дочка Уэнтворта. Понемногу начала
сказываться дневная усталость, особенно измотали меня эти последние
несколько часов езды под проливным дождем. Хозяин, должно быть, заметил, что
я клюю носом; он замолчал, и мы довольно долго просидели в тишине. Наконец
старик вновь подал голос.
- Вид у вас что-то неважный. Устали, небось? спросил он.
- Да, поездка выдалась не из легких. Но я двинусь дальше, как только на
улице поутихнет.
- Тогда вот что. Вам вовсе незачем сидеть здесь и выслушивать мое
стариковское брюзжание. Я дам вам другую лампу, можете прилечь на кушетке в
соседней комнате. Когда этот дождь, наконец, перестанет, я вас позову.
- Но ведь я займу вашу кровать, мистер Старк.
- Не беда, я вообще ложусь очень поздно, сказал он.
Не слушая больше моих возражений, он поднялся с кресла, принес еще одну
керосиновую лампу, зажег ее, и несколько мгновений спустя мы уже стояли на
пороге смежной комнаты. Старик указал мне на приземистую кушетку. Еще
раньше, проходя мимо стола, я прихватил по пути Седьмую Книгу Моисея просто
так, из любопытства, ибо с давних пор был наслышан о множестве невероятных и
таинственных вещей, якобы скрывающихся под ее обложкой. При этом хозяин дома
бросил на меня весьма подозрительный взгляд, но ничего не сказал и
возвратился к своему креслу-качалке, оставив меня одного.
Грозовой ливень и шквалистые порывы ветра неутомимо сотрясали стены и
крышу дома, внутри которого я с удобством расположился на старомодной,
обтянутой кожей кушетке с высоким изголовьем, пристроил поближе тускло
горевшую лампу и начал, не торопясь, перелистывать пресловутую Седьмую Книгу
. Содержание последней являло собой причудливую мешанину из заклинаний и
невразумительных молитв, обращенных к таким князьям потустороннего мира, как
Азиль, Мефистофель, Мабуэль, Бабуэль, Аниквэль и прочие им подобные. Здесь
имелись заклятия на все случаи жизни: одни должны были исцелять болезни,
другие исполнять желания, иные даровать успех в каком-либо предприятии, а
иные одолеть врагов и отомстить за нанесенную обиду. Я заметил, что на
страницах книги неоднократно встречаются предупреждения о необходимости
избегать без крайней на то нужды употребления отдельных слов и фраз;
возможно, именно эти настойчивые просьбы и побудили меня в конечном счете
переписать самое зловещее из попавшихся мне на глаза заклинаний, а именно
Айла Химель Адонаи Амара Зебаот Цадас Йесерайе Харалиус , что должно было
означать вызов из царства тьмы бесов и злых духов или же воскрешение
мертвецов.
Закончив переписывать эту безумную фразу, я интереса ради прочел ее
несколько раз вслух, будучи совершенно уверен в бесполезности всяких
магических изречений и колдовских чар. И действительно ничего не произошло.
Я отложил в сторону книгу и посмотрел на часы. Было ровно одиннадцать. Дождь
как будто пошел на убыль звуки его становились все менее яростными,
беспорядочное сотрясение крыши постепенно переходило в размеренный
барабанный ритм, что предвещало скорое окончание бури. Вместе с ней близился
к концу и мой сравнительно недолгий отдых. Я решил погасить чадившую лампу и
провести остаток времени в темноте, предварительно оглядевшись и запомнив
расположение предметов в комнате, чтобы потом не наткнуться на что-нибудь
при выходе.
Однако, несмотря на усталость, я так и не смог расслабиться и подремать
хоть полчаса.
Дело здесь было не столько в холодном и жестком ложе, сколько в самой
атмосфере дома, необъяснимо гнетущей и мрачной. Казалось, он, как и его
хозяин, затаился в обреченном ожидании каких-то грядущих ужасных событий,
словно предчувствуя, как однажды и, видимо, очень скоро его источенные
временем и непогодами стены подломятся у основания и с глухим шумом рухнут
наружу, а крыша в облаке трухлявой пыли тяжело осядет вниз, похоронив под
собой жилые комнаты вместе с памятью о многих рождавшихся и умиравших здесь
поколениях людей. Подобная атмосфера вообще характерна для старых домов, чей
век уже на исходе, но в данном случае к ней примешивалось совершенно особое
тревожное напряжение сродни тому, что заставило Амоса Старка долго
колебаться, прежде чем ответить на мой настойчивый стук в дверь. Вскоре я
поймал себя на том, что точно так же пытаюсь уловить посторонние звуки в
шуме падающего на крышу ливня сила которого убывала теперь с каждой минутой
и в назойливом писке домашних мышей.
Хозяин мой вел себя неспокойно. Он то и дело вскакивал с кресла и
шаркая туфлями, перемещался взад-вперед по комнате;
1 2 3 4 5 6