Более того, тётя Вера с третьего этажа прилюдно назвала Ларису «девушкой лёгкого поведения» (в действительности она изрекла ругательства на буквы «п» и «б», но я эти слова повторять не буду, так как в советской литературе 60-х годов они не употреблялись). Строго говоря, тётя Вера не имела никакого морального права на такие действия, будучи такого же поведения – и даже намного хуже. Впрочем, меня её поведение нисколько не смущало. Я любила ходить к ней в гости, во-первых, потому что она очень хорошо пекла торты, а во-вторых, потому что у неё был сын Игорёк, у которого был фильмоскоп. Не трудно догадаться, что и Игорёк, и тётя Вера, и её муж дядя Петя могли прийти к нам, когда им заблагорассудится. Что касается меня, то я от них не отставала. Я пропадала у тёти Веры целыми днями, а иногда – и ночами; я уплетала за обе щеки всякую вкуснятину; я с любопытством рассматривала тётиверино декольте, из которого выглядывали привлекательные груди. Ох, уж эти декольте! Тётя Вера без зазрения совести пользовалась ими, чтобы соблазнять многочисленных мужчин, падших жертвой её сексуальности (тогда говорили: похотливости). Но мне соседка совсем не казалась вульгарной, наоборот – очень добропорядочной. Я допоздна засиживалась у неё дома за передачами, когда передавали чемпионаты мира по хоккею. Сначала мы болели втроём (дядя Петя, как правило, был в море), потом тётя Вера и Игорёк не выдерживали и ложились спать (не надо забывать, что в Баку матч начинался на час позже, чем в Москве), а я оставалась одна у голубого экрана. Я честно досиживала до конца матча, засыпая, просыпаясь, а затем снова засыпая. Продирая глаза, я тихонько выключала телевизор, как лунатик, покидала чужую квартиру, поднималась на четвёртый этаж, нащупывала под половиком нож или ножницы, так же на цыпочках проникала в родную квартиру, а затем неловко плюхалась в кровать, удобно устраивая ногу на каком-нибудь подвернувшемся боку. Утром я просыпалась зачастую в такой же оригинальной позе – с ногой на боку или на подушке (родные, с ангельской кротостью терпевшие мою дурную наклонность, прежде чем встать с кровати, подсовывали мне под ногу подушку или одеяло). Иногда я просыпалась от позвякивания в замочной скважине. Это баба Маша с третьего этажа с помощью ножа или ножниц пыталась открыть нашу дверь. Разумеется, можно было воспользоваться ключом – таким же громоздким и неуклюжим, как его заменитель. Но наша семья предпочитала держать под половиком нож или ножницы. Никому из соседей никогда не пришло в голову использовать заменитель с плохой целью. С хорошей – совсем другое дело. Правда, об этой особенности нашего половика каким-то образом прознали дворовые мальчишки. Как-то раз компания ограшей проникла на территорию нашей лестничной площадки, извлекла из-под половика нож и вставила его в замочную скважину. В этот момент рядом с ними оказалась соседка тётя Тая с четвёртого этажа. Тётя Тая была хрупкой, но мужественной женщиной. Ещё она славилась своей учёностью (тётя Тая окончила институт и поступила в университет). Справедливость требует признать, что её учёность не всем пришлась по вкусу. В том числе её мужу и её сослуживцам. Сослуживцы звали её «ведьмой» за избыток знаний, а муж дядя Боря как-то обмолвился: «Ещё один ВУЗ – и моя жена из женщины превратится в скелет, гремящий костьми». Дядя Боря был обрусевшим татарином и безнадёжным неудачником. По крайне мере, в глазах моего дяди Кости (который жил в другом квартале, и поэтому про него – другая история). Дядя Костя считал себя близким другом дяди Бори и лез из кожи вон, чтобы вытащить его в капитаны. Но в насквозь блатном и коррумпированном Баку Каспийское пароходство занимало особое место. Нет, там были и блат, и коррупция, но обязательно принимались в расчёт способности и профессионализм. По этой причине дядя Боря навсегда застрял в старпомах, и все усилия его верного друга оказались тщетными. Дяде Боре с помощью дяди Кости оставалось только ненавидеть свою жену, которая, в отличие от него, умнела день ото дня. По правде сказать, у дяди Бори были и другие основания для недовольства, а именно: тётя Тая ему изменяла. Она была красива небакинской красотой, то есть отличалась излишней изящностью. Звание ведьмы не мешало её успеху у мужчин, а может быть, даже помогало. У тёти Таи были все основания завести любовника: она вышла замуж от скуки, постепенно нелюбовь переросла в ненависть, и муж отвечал ей взаимностью. Их отношения закончились поздно вечером, когда дядя Боря застал тётю Таю с любовником. Сослуживец моментально исчез, а дядя Боря попытался устроить скандал. Шум драки через тонкую перегородку проник в нашу квартиру. Тётя Тая голосила как резаная, и мама бросилась её спасать. Входная дверь была не заперта, и взору мамы предстала ужасающая картина: в угрожающей позе и с грязной тряпкой в руке тётя Тая наступала на дядю Борю, а тот, ретируясь, отмахивался от неё обеими руками. На всякий случай мама решила спасти обоих. Спасённые навсегда разорвали отношения, но сохранили брак. Они нуждались в нём для воспитания общей дочери Иришки. Иришка уже в раннем детстве превратилась в красавицу, как и подобает ребёнку от смешанного брака. Она была младше меня на несколько лет, и я учила её читать. Вообще я испытывала на ней свои педагогические способности – и очень даже успешно. Иришка брала с меня пример – и росла умной, воспитанной и талантливой девочкой. Она руководила компанией однолеток, в том числе Лёнчиком Маргосфелдом со второго этажа. Лёнчик был евреем и сыном еврея. Представьте себе, что дядя Изя Маргосфелд работал на заводе гегемоном.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3